Центральный парк, как и весь остальной Нью-Йорк, — часть общей решетчатой системы.
Парки в других городах бывают разнообразных форм — окружности, кляксы, треугольники, петляющие очертания, которые следуют за реками. Но Центральный парк представляет собой правильный прямоугольник, наложенный на неправильной формы остров Манхэттен. Ни дать ни взять — этикетка, наклеенная на завернутый в пленку кусок мяса.
Ближе к нижней части этой наклейки, где обычно мелким шрифтом наносятся всякие загогулины, по субботам пополудни собираются представители весьма непростого племени. Они катаются на роликовых коньках под музыку, описывая круги вокруг диджея, исполняющего без всякого намека на иронию древнее диско.
Формально они вообще не относятся к пирамиде крутизны, потому что являются даже не просто увальнями, а увальнями, угодившими в некий временной пузырь, вроде тех ребят, которые шляются в футболках с логотипом «Кисс». Но на самом деле они намного круче. Их корни восходят к тем временам, когда американцы только начинали жить в условиях Акта об ограниченной дееспособности и правительство, начав сооружать повсюду пандусы и скаты для инвалидных колясок, само того не желая, создало среду для развития современной культуры скейтбордов, роликовых коньков и скутеров.
Это было давно. Они такие древние, такие вчерашние, что абсолютно за краем.
Каждую субботу там появляется Хайро Ваката, «главный по колесам», практикующий свои двойные реверсы и охотящийся за крутизной в вихревом потоке.
Обычно я держался на почтительном расстоянии от этого ритуала, не желая браконьерствовать на территории коллеги, так что прошел не один месяц с тех пор, как я последний раз являлся сюда, да и то просто посмотреть. (У меня другой стиль, и даже нацепи я на ноги колеса, это не прибавило бы мне крутизны, а только убавило.) Но имелись все основания полагать, что первым рукопожатием на пути к «антиклиенту» должно стать рукопожатие с Хайро. Чуть ли не тридцати лет от роду, он был довольно стар для охотника за крутизной, но зато по своей части знал всех и каждого, а кататься на роликах выучился сразу же, как только начал ходить.
Его легко было заметить среди примерно пятидесяти скейтеров на орбите вокруг диджея: одетый в белую фуфайку без рукавов, но с капюшоном, он стремительно нарезал круги в непосредственной близости от неровного кольца зевак. Надо сказать, что, достигнув совершенства в обращении с роликами, он превосходно катался на мотоцикле, электрическом мини-скутере и сноуборде.
Когда Хайро скользил мимо, я помахал ему рукой, и в свой следующий проезд он съехал с площадки, пересек внешнее кольцо асфальта и остановился перед нами.
— Привет, Хантер, новые волосы?
— Типа того. В последнее время я в маскировке.
— Круто. Руки тоже.
Он развернулся кругом в другую сторону, чтобы оказаться с Джен лицом к лицу, а не поворачивать голову на несколько градусов: живя на колесах, он подсел на постоянное вращение.
— Джен, верно? Мне понравилось то, что ты выдала на той встрече. Точно в струю!
Я увидел, как она еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Наша реакция трендсеттеров на нее была раздражающе предсказуемой.
— Спасибо.
— Мэнди была мрачнее тучи. Ха! Ты катаешься на роликах?
— Недостаточно хорошо, чтобы присоединиться к вам, парни, — сказала Джен.
Парочка, проезжавшая перед нами — она лицом в одну сторону, он в другую, — совершила поворот на 360 градусов, не отпустив руки друг друга. Мыс Джен присвистнули.
— Не расстраивайся, приходи в любое время.
Он развернулся на 350 градусов и снова оказался лицом ко мне.
— Ну, что стряслось?
— Я тут подумал, Хайро, может быть, ты мог бы помочь мне найти кое-кого. Она скейтер.
Он сделал медленное вращение — счастливый король, обозревающий свои владения.
— Что ж, ты обратился по адресу.
Джен достала отпечатанный снимок.
— Это она.
Он глянул на фотографию и кивнул, неожиданно помрачнев.
— Вау, она не сильно изменилась. Я давно ее не видел. С самого разрыва.
— Разрыва?
— Да, лет десять тому назад. Я тогда еще щенком был, и к нам всю дорогу цеплялись копы.
Он указал на диджея, окруженного звуковой аппаратурой.
— Раньше у нас здесь на ящике из-под молока возле Уик стоял магнитофон, так чтобы во время полицейской облавы можно было схватить его и пуститься наутек. Она была с нами с первых дней, организовала этот клуб, когда ей было тринадцать.
Я удовлетворенно вздохнул, радуясь своей догадке — она была инноватором.
— Ее зовут Уик? — спросила Джен. — Это, случайно, не сокращение от «уик-энд»?
Хайро, разворачиваясь к ней, от удивления совершил лишний оборот.
— Вовсе нет. Зовут ее Мвади, а Уик сокращение от фамилии Уикерсхэм.
Мне эта фамилия ничего не говорила.
— Значит, здесь она больше не появляется?
— Я же говорил, она оставила нас, когда ядро клуба сговорилось с…
Он назвал известную компанию, производящую ролики и скейтборды, чье имя ассоциируется с инлайн-революцией.
— Она не захотела продаваться корпорациям? — предположила Джен.
Хайро пожал плечами.
— Насчет «продаваться» она ничего не говорила. Да что там, я в свое время был обвешан лейблами с головы до ног, и она ничего не имела против. Нет, спонсорство как таковое ей не претило, разрыв произошел из-за нового, инлайнового типа роликов.
Он поднял ногу и показал свои ролики — четыре колесика в один ряд.
— Мвади признавала только классические роликовые коньки, на каких ездили основатели. Мы держались до начала девяностых, все остальные уже давно перешли на новую модель. «Два на два» или смерть, понимаешь?
Глаза Джен расширились.
— Ты хочешь сказать, что все это из-за того, на каких роликах кататься?! — воскликнула она.
Хайро отъехал назад и развел руками:
— А по-твоему, это не важно — на каких роликах кататься?
— Слушай, мы в этом мало что просекаем, — успокаивающе проговорил я. — Может, даже вообще не рубим. Так ты, значит, в последнее время ее не видел. А как найти, не знаешь?
Он покачал головой.
— Нет, это грустная история. Она была превосходным скейтером, но согласиться на новую модель не могла. И ведь не то чтобы это была какая-то там кабала: фирма просто хотела подарить нам новые ролики и кое-какую экипировку. Ну и, может быть, устроить парочку фотосессий.