– Когда мы уедем? – поинтересовалась Ядвига. В голубых глазах, которые когда-то казались Федору прекрасными, застыло равнодушие и… пожалуй, ненависть. К счастью, чувство сие не имело отношения к нему. Ядвига ненавидела болота, Крепь и уютное существование за ее стенами. Она жаждала вырваться отсюда с той же непонятной страстью, с которой Алексей добивался Элге.

Брат и сестра. Дети болот.

– Так когда же? – раздраженно повторила вопрос супруга.

– Скоро, – пообещал Федор. До свадьбы Алексея оставалось несколько дней. Если выехать сразу, они как раз успеют в столицу к Рождеству. Ядвиге понравится – хохот, шум, веселье на улицах, огни и ряженые, балы и маскарады… Да, ей понравится.

– Вы же не собираетесь присутствовать на… – она запнулась и раздраженно посмотрела на Элге. – Не собираетесь потакать безумству моего брата?

Надо же, и она заговорила о безумстве. Еще недавно Федор с готовностью согласился бы с женой, однако сейчас его симпатии находились на стороне князя. Пусть хотя бы у него получится.

– Я не желаю… – заныла Ядвига, но Луковскому недосуг было слушать ее стенания.

– Дорогая моя супруга, к сожалению или к счастью, но я дал слово и не намерен отступить от него. Более того, я с радостью выступлю в качестве посаженого отца Элге. Что касается вашего брата, драгоценная Ядвига, то я считаю, Алексей вполне разумен.

Ядвига вспыхнула, замолчала, наливаясь обидой, точно яблоко зрелостью. Ее губы дрожали, а в глазах предупреждающе засверкали первые слезинки. О, нет, только не это, Федор терпеть не мог женских слез.

– Милая моя, – он постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. Луковский уже успел понять, что с нареченной следовало обращаться как с капризным ребенком, и собирался пообещать этому ребенку большой леденец. – Поверьте, сие событие не стоит и одной вашей слезинки.

Ядвига робко улыбнулась, и слезы моментально высохли. Уже легче.

– Совсем скоро мы уедем в Петербург, самый прекрасный из городов мира. Ни Париж, ни Лондон, ни любой другой город не сравнится с ним…

Элге вновь смотрит в окно и тихо напевает себе под нос любимую песенку. Странно, что князь хочет увезти ее отсюда. Ее дом здесь, ее место здесь, она не сумеет выжить вне этого мира.

Обязательно нужно будет сказать князю. Он поймет. И останется. У них получится красивая история: Урганский князь и птица-Элге…

Ведьма

– Вставай.

Как, уже?! Я же только-только заснула. Или не только? За окном темнота, на часах шесть утра. И холодно. Почти так же холодно, как там, откуда я сбежала.

– Ты уверена, что Юлька умерла? – спросил Егор.

О чем это он? Ну, конечно, я уверена, мне ведь разрешили присутствовать на ее похоронах. Наравне с сестрами я долбила мерзлую землю. Всю ночь на кладбище горел огонь, чтобы земля стала мягче, а она все равно не стала, она скрипела, плакала под ударами заступа и раскалывалась на крупные, черные, с глубокой морозной сединой куски. Их приходилась выгребать руками, и упрямый зимний холод переползал на пальцы. Могила получилась неглубокой и некрасивой. Ни креста – Андрей нашел какую-то глупую причину, чтобы его не ставить, ни цветов – откуда им взяться-то зимой, ни траурных лент, ни вечнозеленых искусственных венков. Ничего, кроме скорби и ненависти. Скорбь предназначалась Юле, а ненависть мне, они все там считали, что в Юлиной смерти виновата я. Я же ведьма…

Глупость. А вдруг Егор узнает? Вдруг он тоже решит… уже решил, по глазам вижу. Не стану я больше смотреть в его глаза, лучше уж вглядываться в кружку, где остывает черный кофе. Говорят, по кофейной гуще можно предсказать судьбу. Допив, я вывернула комковатую бурую массу на блюдце, масса растекалась грязной лужей, в которой предстояло отыскать знаки. Ничего. Пустые пятна, смутные фигуры, и ни слова о судьбе.

Егор выругался и отобрал блюдце. Ну и ладно, все равно не получилось.

– Слушай сюда, ты…

Зря, конечно, я надеялась, что он успокоится.

– Меня Анастасией зовут.

Он лишь фыркнул, плевать ему на мое имя, на фамилию и на отчество, надо думать, тоже. Зато мне не плевать, имя – единственное, что осталось у меня от той, прошлой меня.

– Сейчас ты скажешь, куда ехать, и мы с тобой поедем.

Егор молча ждал, пока я одевалась и обувалась – в шкафу обнаружились задубевшие от времени кроссовки, мои собственные кроссовки, в которых я когда-то бегала, пытаясь сбросить лишние килограммы. Тогда это была удобная и растоптанная обувь, а теперь они казались слепленными из картона и никак не желали налезать на ногу. И жали немилосердно. Ничего, разносятся. Спасибо, куртка выглядела почти новой, ну, правильно, ее ж никто не носил. А Егор все-таки сумасшедший, я еще могу понять, отчего он не стал ремонт делать, но хранить чужие, абсолютно ненужные вещи ненормально.

Пока мы собирались, ночная темнота успела смениться хрупкими предрассветными сумерками. Крупная серая ворона, дремавшая на скамейке, недовольно каркнула вслед. Интересно, это хорошая примета или нет? А машина у Егора оказалась под стать хозяину – крупная, мощная, нарочито неуклюжая. Внутри воняло кожей и цитрусовой отдушкой, можно подумать, он в багажнике ящики с апельсинами перевозит. Хотя… Что я вообще о нем знаю? Ничего или почти ничего. Оно и лучше, меньше знаешь – крепче спишь. Мотор успокаивающе рычал, в салон вползало искусственное тепло, я почти расслабилась.

– Итак? – Егор изучал меня с пристальным вниманием, пожалуй, чересчур даже пристальным. Придется отвечать.

– Я не знаю, где это…

Квадратный подбородок выдвинулся вперед, губы сжались в тонкую полоску, на скулах выступили красные пятна. До боли знакомые признаки, сейчас он меня ударит. Но вместо этого Егор задал очередной вопрос:

– Как это ты не знаешь?

– Обыкновенно. Нам ведь адреса никто не давал, привозили, и все. И сбежала я ночью. Помню, там указатель был, на Яцуки.

– На Яцуки, значит…

– Да! И ехать долго. День и еще… – Информация сыпалась, точно крупа из прогрызенного мышами мешка. Оказывается, я запомнила не так и мало. Егор извлек из бардачка карту, будем надеяться, что Яцуков там окажется много-много, и я успею сбежать раньше, чем он отыщет нужные.

Не тут-то было, не с моим везением, Яцуки оказались одни, и мы туда едем.

Охотник

Сознание раздвоилось. Одна часть следила за дорогой, другая пыталась думать. Юля умерла, Альдов почти осознал этот факт и почти смирился, хотя смириться было не в пример сложнее, чем осознать. Но Альдов отомстит. Они все пожалеют, и эта ведьма, которую он подобрал с улицы, тоже пожалеет, потому что Егор убьет и ее. Не сразу, сначала она поможет найти и казнить остальных. Казнь, это будет именно казнь, никакой милиции, никаких адвокатов, присяжных, судей. Он сам и прокурор, и адвокат, и присяжные, и судья, и палач.