А поскольку в сей ранний час на улице будет еще темно, констебль захватит с собой фонарь. Его света хватит, чтобы увидеть разрез, идущий от уха до уха. И пусть будет совершенно ясно, что женщина мертва – с подобной раной выжить никак невозможно, – Джон Нейл ощупает ее плечи и грудь. Остатки тепла подскажут, что несчастная погибла недавно…
И на Бак-Роуд раздастся трель свистка.
К сожалению, преступника поймать не удастся. Уже через четверть часа доктор Рис Ллевеллин осмотрит тело и заявит со всей уверенностью, что убийство произошло не более чем за полчаса до его появления.
– Тело не переносили, – скажет он, обращаясь к инспектору Абберлину, чей вид вызовет у доктора глубочайшее внутреннее отторжение. – Причиной смерти являются две глубокие резаные раны горла, которые нанесены ножом.
И не дожидаясь вопросов, которых явно имелось у инспектора с запасом, он продолжит:
– Ей около сорока. Рост – пять футов и два дюйма. На верхней челюсти отсутствуют два зуба, но она потеряла их много раньше… да, можете грузить.
Тело поднимут. И тогда Абберлин очнется ото сна и скажет:
– Стойте.
Он прохромает к дрогам и откинет юбки, обнажая огромную ужасного вида рану.
– Кажется, вы кое-что пропустили, доктор.
Рис Ллевеллин возвратится к телу. Ему будет стыдно за совершенную оплошность и, пытаясь исправить ее, доктор будет предельно внимателен:
– Пожалуй… пожалуй, он все-таки правша. И с ножом управляться умеет. Ищите мясника, инспектор.
Сегодня мне удалось взглянуть на дело рук своих.
Абберлин поджидал меня в больнице. И увидев перед кабинетом эту сутулую фигуру, я замер: не за мной ли явился инспектор?
– Доброе утро, Фредерик. Что-то случилось? – Мне не пришлось разыгрывать волнение, поскольку я уже был изрядно взволнован. – Вам стало хуже?
– Нет. Не мне. Доброго утра, Джон. Вы извините, что я вот так… без приглашения.
Я тотчас уверил Абберлина, что ему не нужны приглашения и что я всегда буду рад видеть его. И снова моя ложь осталась нераспознанной.
– Вы не могли бы помочь мне с одним делом? – спросил Фредерик. – Сегодня ночью случилось убийство. Оно кажется мне… странным. Тело уже осматривали, но я бы хотел, чтобы и вы взглянули на него. Я доверяю вашему мнению.
Стоит ли говорить, что я сразу догадался, о каком убийстве идет речь? Что я испытал в тот миг? Величайший ужас. И величайший восторг, который я попытался скрыть.
– Я понимаю, – инспектор меж тем продолжал, – что отрываю вас от дел…
– Фредерик, я всегда рад оказать вам любую помощь. Но… у меня условие. – Опасная игра, но я был готов рискнуть. – Я помогаю вам, – сказал я, глядя в глаза Абберлину, – а вы помогаете себе. Вы расскажете мне о своих кошмарах. О слезах смерти.
Откажется. По лицу инспектора скользнула тень. Губы его сжались, запирая пережитый страх внутри тела. А кадык на худой шее дернулся.
– Согласен. – Он ответил спустя минуту, которая показалась мне самой долгой минутой в жизни.
– Что ж, тогда я всецело в вашем распоряжении…
Коляска ждала нас у больницы, и Абберлин запрыгнул в экипаж с не свойственной прежде легкостью. Я отметил, что хромота инспектора почти исчезла, а левая рука двигалась свободно, как будто и не было в этом теле никаких ран. И поскольку времени с последней нашей встречи прошло ничтожно мало, всяко недостаточно для физического восстановления, я с успехом поздравил себя: теория верна.
Работа отвлекла Абберлина от внутренних страданий. Его разум и душа слишком заняты, чтобы в них оставалось место для старых ран. Следует признать, что мои действия идут на пользу Абберлину.
Надеюсь, не только ему.
Нас доставили к моргу на Олд-Монтагью-стрит, заведению куда более пристойному, нежели моя больница. Абберлина здесь знали и ждали. Само помещение морга располагалось в подвале и имело внушительные размеры. Здесь царила приятная прохлада и стоял характерный формалиновый запах. Тела лежали в специальных ячейках, совокупность которых напомнила мне пчелиные соты.
– Нет, доктор. Сюда, – Абберлин указал на длинный оцинкованный стол.
На нем лежал холм человеческой плоти, прикрытый простыней. Вот сейчас я откину простыню и посмотрю в лицо той, которую убил.
Каково оно?
В переулке было темно…
– Мэри Энн, также известная как толстушка Полли, – произнес инспектор. И здесь, в царствии смерти, его голос звучал приглушенно, как если бы Абберлин опасался потревожить покой мертвецов. – Убита сегодня ночью.
Я взялся за простыню. Ну же, моя невеста, смертью венчанная, открой прекрасный лик.
Ну, с прекрасным я, пожалуй, поспешил. Женщина была отвратительна, как любая шлюха в ее возрасте. Толста. Одутловата. Кожа на лице собралась крупными складками, в которых утонули глазные впадины и рот. Мне пришлось искать его, раздвигать губы и разглядывать синюшный язык.
Инспектор следил за каждым моим жестом. Нельзя вызвать подозрение.
Но до чего же она ужасна!
– Около сорока лет, – сказал я вслух, стараясь выдерживать ровный и бесстрастный тон. – В верхней челюсти не хватает двух маляров, но корни сохранились… полагаю, зубы были выбиты. И задолго до смерти. Лунки успели зажить. Цвет языка и налет указывают на проблемы с пищеварением. Состояние кожи – подтверждает. Предположу, что она много пила.
Абберлин слушал и кивал, а я разглядывал тело, знакомясь с собственной жертвой.
Одежду сняли. Право слово, некоторым лучше и после смерти не обнажаться.
– У нее были дети. Полагаю, несколько…
Обвислая грудь с крупными сосками и переплетением сосудов. И пятна гематом под кожей.
– Ее били. Причем регулярно, взгляните, – я приподнял тело, демонстрируя инспектору россыпи синяков. – Но вряд ли это имеет отношение к убийству.
С каждым словом изо рта вырывалось облачко пара, но холода я не ощущал. Исчезло и отвращение, испытываемое к женщине.
– Ей вскрыли горло. Двумя ударами. Предположу, что убийца был выше ее, но ненамного. Он среднего роста, инспектор, примерно как я.
Или еще тысячи мужчин в Лондоне. Все ненавидят шлюх, но продолжают пользоваться их услугами. Еще один парадокс современного мира.
– Что касается времени смерти, то… полагаю, следовало измерить температуру тела ректально. А лучше всего – температуру печени. Сейчас же, боюсь, делать это бесполезно. Ее переместили сюда. Ее раздели…