Ей к лицу черное платье, оно даже не черное – темно-лиловое, со строгим воротом и узкими рукавами. Новое совсем. Нарядное.
– Из-за фотографий, поганка этакая… Кирочку моего… пусть ее посадят… ты же скажешь, какая она?
– Кто?
– Полина! – взвизгнула Милослава. – Ты дашь показания?
– О чем?
– О том, что она – тварь! И убийца! Или думаешь, я не знаю про ваш маленький секрет? – Милослава наклоняется к постели. Со стороны жест невинен – подушку поправляет женщина, – но Лера видит перекошенное злобой лицо.
– Я знаю, милочка, как вы стариков убивали.
– Я не…
– Не замешана? О да, она никогда дважды одного и того же человека не использовала. Береглась.
– Вы бредите.
Наверное, следовало бы разозлиться или испугаться, но Лере было все равно. Внутри нее пустота.
– Я не брежу. Вы убийцы. Обе. Только она сядет, а ты – спасешься. Если будешь слушать меня. Я хочу тебе помочь. – Тон Милославы изменился. – Ты же не виновата, что она – тварь. Ты-то хорошая, добрая девушка… я знаю.
– Это ты меня отравила? Конечно. Ты же с травками возишься. И решила избавиться… от меня и от Андрюши. От меня и…
Не плакать.
– Глупости. Конечно, нет! Чем вы мне помешали? Живите как живется. Я бы только порадовалась за вас. А вот Полинка… она ведь медсестра. Она знает, что нужно дать, чтобы притравить, да не до смерти. Или это Андрюшка? Ты ему не нужна. Попользовался и бросил. А как мешать стала…
– Убирайтесь, – прошептала Лера.
– Я заплачу́. Столько, сколько скажешь!
Деньги-деньги-дребеденьги. Смешная песенка о жадном мальчике. Она сама была как тот мальчик. Собирала, собирала… собрала. И что дальше? Внутри-то пусто. И никакие деньги не способны это исправить.
Полину арестовали. У нее с Ванькой роман… Ваня ничего не говорил. Он и не обязан, но все равно обидно. Получается, что Лере нечего делать в его жизни. А она хотела помочь.
Ложь. Хотела – помогла бы. Не по мелочи, а серьезно. Предложила бы переехать… оплатила бы обучение… а она все собирала и собирала. И зачем ей столько? Чтобы сбежать на край света. К пальмам и морю. К домику с соломенной крышей.
Ты да я, да мы с тобой… Нету «нас». Разорвалась единственная связующая ниточка, и теперь Лера – сама по себе. Точнее, есть она и ее деньги. Много… глупо.
Она вытянула иглу из вены и согнула руку в локте. Села. Спустила ноги на пол. Поднялась. Все кружится-вертится, идет колесом… Надо уходить. Одежды вот нет, на Лере – больничная рубашка. А в шкафчике висит халат в оранжевых кружочках. В таком не уйти.
Позвонить бы…
Ванька приедет. Или нет? Полину ведь арестовали.
Тогда кому?
Никому. Она, Лера, никому-то не нужна. И о помощи просить некого. Разве что Саломею, но ее номера Лера не помнила. Она заплакала и села на пол.
Пакет стоял под стулом. Большой. Тяжелый. И внутри что-то объемное. Свитер. Майка. Джинсы, скрученные в тугой ком. Носки. И даже кроссовки в отдельном пакетике.
Милослава хотела забрать Леру? Нехорошо получилось.
Лера переодевалась так быстро, как только могла. Благо в палату не заглядывали, да и вовсе никто не обратил внимания, когда Лера вышла в коридор. А потом из коридора. Каждый шаг давался с трудом, недавняя слабость нарастала, но Лера не позволяла себе отдыхать.
Держаться за стеночку.
Идти.
До двери. Из двери. Вниз по лестнице. И снова дверь на тугой пружине. Открывать приходится, наваливаясь всем телом. А снаружи зима. И ноябрь рассыпал серебро первого снега.
До ограды метров сто. Дойдет ли? Дойдет. На холоде слабость отступила. И тело стало более послушным. Люди проходят мимо. Спешат. Поднимают воротники, горбятся, запахивая пальто и куртки, торопятся попасть куда-нибудь, где тепло и нет такого ветра. А вот Лере некуда идти.
Машина ждет за воротами. Милослава не спешит на помощь, просто стоит. Пальто ее распахнуто, и ветер трогает темное платье.
– Мне ничего от тебя не надо, – говорит Лера.
– Как скажешь. Но хотя бы до дома позволь подвезти?
К утру полегчало. Били аккуратно. С расчетом. Надо бы порадоваться – кости целы, а шкура заживет, чай, не в первый раз. Радоваться не выходило. И спать тоже.
Илья лежал на полу – так удобнее – и слушал темноту.
Рядом на диванчике сопела Саломея. Вдох и выдох, движение глазных яблок под веками. И нервно вздрагивающие пальчики. Что ей снится?
Далматов надеялся, что не те злосчастные кролики. А ведь соврал: он тогда всерьез перепугался, и не столько наказания, сколько того, что навсегда убил.
Как кроликов.
На этой книге воспоминаний стояла метка: осторожно, опасно. И Далматов все эти годы старательно обходил даже полку, на которой книга стояла. А вот сейчас потянулся. Снял. Раскрыл.
Кролик на полу. Кролик на диване. Эксперимент. Секундомер в руке. Саломея кричит. У нее очень звонкий голос, от которого Илья глохнет. Надо что-то сделать, чтобы она замолчала. И он делает то, что умеет. Стакан с водой и четыре капли. Или пять? Пять.
– Пей.
Прижимает стакан к губам, заставляет глотать. И Саломея умолкает. Она вдруг начинает заваливаться на пол, ноги подгибаются, а рыжая кожа на глазах выцветает, становясь белой-белой.
Он подхватывает Саломею.
Тяжелая. На диван положить. Схватить за руку. Сдавить. Пульса нет и губы сжаты. Дышит? Непонятно. И сердце не бьется.
Он остолбенел от страха. Сидел. Смотрел. Молчал. Когда отец прибежал – молчал. И пощечину получив, не очнулся. В голове одно стучало – не вернется. И ведь вроде бы хотелось, чтобы она ушла, чтобы насовсем, оставила в покое.
– Ты чего натворил? – Рев отца отрезвляет. Пара пощечин приводит в чувство.
– Не трогай ее!
Илью не слушают. Отпинывают в угол, но боль впервые не вызывает обиды: заслужил. Отец щупает Саломею, бьет по щеками, оттягивает веки, сует пальцы в рот. Выкручивает руки. А она – как кукла.
– Живая вроде, – отец закидывает Саломею на плечо. – Сиди здесь. С тобой я потом поговорю.
В этом обещании нет ничего хорошего. Илья ждет. До вечера, и ночью, и до самого утра. Он не ложится спать, как не притрагивается к еде. И мать, которая принесла поднос, впервые смотрит с неодобрением. Опять он все испортил.
А потом Саломея проснулась и стала спрашивать про кроличью чуму и лекарства… идиотская фантазия. Но отец умел вкладывать в чужие головы самые идиотские фантазии.
От этого тоже было тошно.
Флешка лежала в кармане пиджака. Крохотный кусочек пластика и металла. Килобайты информации. И решение загадки, которое с некоторой долей вероятности можно использовать как доказательство.