Возле угасающего огня, среди мягкого, размокшего от дождя, пепла сидела Лаксана — кажется, ничего не слышала, ибо увлечённо и самозабвенно пересыпала золу из ладони в ладонь. Зимогор едва узнал её — лицо в саже, скатавшиеся волосы и грязные босые ноги. Она была в том же льняном, перехваченном тесёмками, платье, в каком явилась ему на лугу в апреле, но ужасно изношенном, изорванном, так что сквозь прорехи просвечивало тело.
— Что с тобой? — он встал на колени, схватил руки, вытряхнув из них золу. — Ты меня слышишь? Ты видишь меня?!
— Подними огонь, — тихо проговорила она, глядя в кострище. — Я замерзаю…
Олег подобрал несколько головнёй, бросил на угли, подул, встав на четвереньки. И ощутил, что камни под толщей пепла ещё хранили тепло, и ещё искры тлеют над головой, обратившись в Млечный Путь…
Пламя высветило небольшой круг, и весь остальной мир утонул во мраке. И от света Лаксана словно проснулась.
— За мной пришёл? Искал меня?
— За тобой, — не сразу ответил он, потому что это была неправда.
Впрочем, почему же неправда?! Всё это время, пока он разбирался с аварией, думал только о ней, и всё время искал не причину загубленной скважины — её. В прямом смысле или в думах своих. И поехал в Манораю на разборки с единственной целью: снова увидеть Лаксану.
— Почему ты опоздал? Я так ждала тебя… Все встречались, а мы с тобой так и не встретились.
— Ну вот сейчас… это произошло.
— Поздно…
— Лучше поздно, чем никогда!
— Теперь никогда. Я ждала тебя на празднике Радения, а он случается один раз в жизни, — грустно произнесла Лаксана. — Или раз в пятьдесят пять лет. Вот здесь горел огромный костёр, к которому мы поднимались по лабиринту. Все шли, взявшись за руки. А я шла одна и потому заплуталась, оказалась в тупике. Нет, когда прогорел костёр и закончился праздник, я поднялась… И вот теперь не могу спуститься назад. А ты как пришёл?
— Напрямую.
— Тебе можно ходить напрямую, а мне нет.
Он заметил серёжки в её ушах — те же ярко-красные ягоды шиповника с соцветьями, что были во вторую их встречу…
Костёр разгорелся, пожирая то, что не догорело на празднике, и свет стал такой яркий, что им обоим резало глаза. Лаксана прикрывала их ладонью, чтобы привыкнуть, а он старался вытерпеть и незаметно стирал слёзы со щёк, стоял и смотрел на неё, как на драгоценность, извлечённую из шкатулки.
— А муж всё ходит и ищет, — вдруг улыбнулась она. — Что делать с женой, если она не возвращается домой после праздника? Искать, волочить за косы и сажать под замок…
…Вторая встреча произошла спустя месяц после первой, когда Зимогор буквально выпросил у начальника производственного отдела командировку на Алтай. Из горнобуровой партии началась утечка умов, однако Олегу плевать было на то, что бегут специалисты, и даже на то, что они по какой-то причине обрастают шерстью. Он даже и разбираться не стал, выслушал для порядка Ячменного и ушёл подумать, погулять по Манорае. Он не имел представления, где её искать, разумеется, кроме как в доме у космического мусорщика, куда ход был заказан. Если он со товарищи не убил его в первый раз, то сейчас добьёт без вопросов. Потому он шёл, в буквальном смысле, куда глаза глядят и незаметно оказался на лугу с курганами, в траве, достигшей уже человеческого роста. Ноги сами вели его на то место, где совершилось великое таинство, — так ему казалось. Всю ночь, а потом и утро он бродил между холмов, звал, кричал, распугивая птиц и животных, и решительно не мог отыскать памятного лесистого кургана. Когда же рассвело и, мокрый от росы с головы до ног, Зимогор вышел на речку Манораю, внезапно увидел пасущихся пуховых коз и пастушку в длинном дождевике. Он не узнал — угадал, почувствовал, что это Лаксана, и, распугивая животных, с бессвязным криком, помутившимся сознанием, бросился к ней навстречу.
Вместо радости на её лице, он увидел страх, растерянность, панику. Она задрожала, приложив кулачки к лицу и в следующий миг душераздирающий крик полетел к гольцам. Козы метнулись в лес, а Лаксана, путаясь в полах дождевика, бросилась в речку, перебрела её по пояс в воде и исчезла в прибрежных кустах. Ошарашенный, смущённый, сломанный, Зимогор целый день проболтался по лесу и вернулся на участок лишь к вечеру. Ячменный потерял его и уже организовывал поиски, даже собирался вызывать вертолёт…
* * *
— Почему же тогда не узнала меня? — спросил он. — Помнишь, пасла коз на берегу?
— Ты напугал! — просто призналась Лаксана. — Появился неожиданно и спугнул мою память. И я сразу же забыла тебя. Прошлая жизнь такая осторожная, боязливая, что подходить к ней нужно, как к дикой птице. Одно неловкое движение и — взлетит. А ты ворвался… Мне стало так плохо, я потом плакала. Когда вспомнила снова, когда поняла, что это ты приходил. Я искала, но не нашла тебя…
Разум кричал, бился в черепной коробке: она же сумасшедшая, ненормальная, разве ты не видишь, что стало с её мужем? Не понимаешь, чем всё это кончится? Ты же сам сходишь с ума! Остановись! Уйди отсюда!.. Но душа тянула в другую сторону, привораживала и влекла к её словам, голосу, заставляла любоваться ею и сковывала мышцы.
— А я решил, мне тогда, в апреле, привиделось или приснилось… Но на берегу узнал тебя! Узнал и обрадовался!
— Я испугалась!.. — Дай руку! — вдруг попросила Лаксана. — У меня затекли ноги…
Зимогор взял её под мышки и поставил рядом с собой, однако ноги подламывались, не держали, и он машинально прижал её к себе.
— Лаксана…
— Никогда не зови меня так…
— Почему?
— Это невозможно — всё время возвращаться в прошлую жизнь, — тихо проговорила она, дыша ему в подбородок. — Нужно жить этой жизнью, и никуда от этого не деться. Я вот попробовала уйти в прошлое, но оказалось, бродила по современным лесам в Манорае. Это когда-то звали Лаксаной, в той жизни, а сейчас зовут… Нет, не скажу! Не надо!
— Лаксана, — повторил он. — Не могу называть иначе…
— Праздник Радости Мира закончился, — прошептала она. — Ты не пришёл…
— Но после того, как ты убежала… Я не знал, не верил, было ли что-то… Ходил, как больной…
— Пора возвращаться в реальность!
Олег случайно зацепил рукой тесьму, стягивающую горловину платья, она распустилась, холст медленно сполз и обнажил плечи.
— Так было в той жизни, — слабо воспротивилась Лаксана. — Ты хочешь, чтобы всё повторилось?
— Хочу, — не узнавая ни голоса, ни воли своей, проронил он и умышленно потянул тесьму на поясе, а затем на рукавах.
Платье превратилось просто в полотнище белёного холста…
* * *
Циклоп верещал, словно шакал, захваченный у чужой добычи; он ёрзал по земле, сучил ногами и руками, пытаясь освободиться от филина, однако мощные когти, вонзённые в грудь и плечи, держали его намертво, а распущенные крылья не давали простора для движения. Усмирённый таким образом, Циклоп ещё некоторое время продолжал вертеть головой, уворачиваясь от клюва, но удар ловчей птицы был точен и неотвратим. Открывшийся глаз лопнул с громким щелчком, и из пустой чёрной глазницы, как из миномётного ствола, вылетело стремительное дымное кольцо.