Он вытерся, натянул футболку, сел на железный столбик, на который в час отбоя опускались нары. Хреново в ШИЗО, но сегодня его должны выпустить. А через три недели ему вообще должны дать зеленый свет на волю. Катька приедет за ним на машине, увезет домой. У нее квартира своя в Петрополе, говорит, шикарная, он приедет и убедится в том своими глазами. Там у нее все есть – и телевизор плазменный в полстены, и домашний кинотеатр с каким-то заморским долби-звуком. Будет Алик лежать на кожаном диване, и пусть его долбит звук, а не кум со своим проклятым режимом...
Дверь открылась, и придавленный жизнью прапорщик показал Алику на выход.
– Давай, Перелес, на склад за вещами... А этот чего так? – увидев обиженного, спросил он.
Отмороженный баклан уже очнулся, но так еще и не пришел в себя. Сидит у дальняка, качает отбитой головой, тихонько поскуливает.
– Обед у него, начальник, не видишь, что ли?
– А-а, ну-ну... Сегодня ты без обеда, но там на складе две дачки..
В словах прапорщика содержался намек – дескать, неплохо было бы поделиться, но Алик сделал вид, что не заметил этого. Ментов подогревать – себя не уважать. Пусть лучше посылки к черту сгниют, чем он хоть кроху им отдаст.
Впрочем, посылочные ящики были пусты наполовину и без того. Кладовщик из обслуги глаза отвел, но молчать не стал.
– Это, приходили тут, рылись...
Кто приходил, кто рылся – этого он не сказал, но и так было ясно, что без ментов здесь не обошлось.
– Смотри, узнаю, что твоя работа, убью, – тихо, но внушительно сказал Алик.
В отличие от недавнего соседа по карцеру, кладовщик знал, с кем имеет дело. И невольно съежился под его суровым взглядом.
Алик мог не только дать в морду, но и убить. Приходилось ему сводить счеты с обидчиками. Одного придушил, второму заточку под сердце загнал. Закон волчьей стаи – не ты, так тебя. В таких делах – главное не засветиться, чтобы срок не добавили. Но Алик делал все аккуратно, поэтому скоро выходит на свободу. И черт с ними, с этими посылками, скоро, по-любому, наестся от пуза.
Отряд был на работах, и в огромной камере людей было немного. Угловой, он же смотрящий – на своей шконке, отдыхал после сытного обеда. Он был единственным из отрицал, кому разрешалось находиться здесь. С остальными хозяин церемонился гораздо меньше – пришел в промозону, а там уже решай, работать или нет. Если ты отрицала в авторитете, может, начальство еще и закроет глаза на твои принципы, а значит, не сразу закроет в ШИЗО. А если ты начинающий, то готовься страдать за свои понятия...
В камере стояла тишина. Смотрящий почивал, и никто не смел потревожить его сон, тем более новички, которых, видимо, совсем недавно привели сюда из карантина.
Алик тоже старался не шуметь. Может, он и не самый большой авторитет в камере, но Соленый определенно его уважал. Что, впрочем, не давало ему права будить его.
Он молча прошел мимо новичков, мирно сидящих на корточках возле своих коек, взглядом случайно остановился на одном. Знакомое, кажется, лицо.
Все содержимое двух посылок уместилось в одну коробку. Самое ценное исчезло, но сигареты, сало, конфеты и орехи тоже неплохо, и на общак будет что отдать, и на обмен выставить или даже на карточный кон бросить. Алик поставил коробку на свою койку, вернулся к новичку, сел напротив него.
– Я тебя знаю?
– Откуда ты можешь меня знать? – с достоинством в голосе ответил парень.
Он был примерно одного с Аликом возраста. Бритая налысо голова, хлипкие выцветшие брови, маленькие глаза с желтоватыми белками, огромный нос в форме баклажана. Широкие от природы плечи, крепкие волосатые руки. Взгляд плотный, стойкий – как у человека, уверенного в себе, но ясно понимающего, что силы его далеко не безграничны.
– Вот я и думаю откуда... Из каких мест?
– Из Петрополя.
– Ну, так и я из Петрополя, земляк, значит.
– Да ладно... А с какой улицы?
– С Грибоедова я.
– А я на Веселовского жил.
– Ну да, это рядом, в новом микрорайоне... Ну, раньше он был новым. А наш квартал так и остался старым, – с ностальгической интонацией в голосе сказал Алик.
Выяснилось, что парня звали Тимохой и что когда-то он ходил на ту же дискотеку, что и Алик. Знакомы они не были, но друг друга видели, потому и запомнилось Алику его лицо.
– А сюда за что командировали? – скорее для приличия, нежели из любопытства спросил Алик.
– Да козла одного чуть не замочил, – неопределенно махнул рукой парень. – Покушение на убийство повесили.
В подробности он вдаваться не хотел, а настаивать Алик не собирался – не по понятиям это, лезть в душу к арестанту.
– Сколько навесили?
– Семерочку. Полгода уже отмотал, шесть с половиной осталось, – уныло вздохнул Тимоха.
– Ничего, у меня тоже шесть с половиной когда-то было, вернее, оставалось, а сейчас и вовсе ничего не осталось. В этом уже месяце на волю. Будет и у тебя праздник... Если доживешь...
– Что значит если доживешь? – насторожился парень.
– Ну, это типа присказка такая... Хотя реально можешь не дожить. Народ у нас тут суровый, если вдруг что не так, могут и на перо поставить...
– Да это я знаю... И понимаю... – успокоился Тимоха.
– А что же тебя тогда напрягает? – пристально посмотрел на него Алик.
– Да нет, ничего... – поспешно мотнул головой парень.
– Может, косяки там за тобой какие-то? Ну, с воли.
– Да нет, нет, какие косяки?
– Ну, нет так нет...
Алик потерял интерес к земляку. И вовсе не потому, что у того была какая-то тайна от него. Просто не хотел он сближаться с кем-то. Привык уже к тому, что в зоне каждый за себя. Да и спокойнее так, а то вдруг сдружится с тем же Тимохой, а завтра его придется убить, потому что он гад – и по жизни, и по решению воровского схода. Он, конечно, не торпеда и никогда ни на кого не ишачил, но мало ли как карта ляжет.
Чем меньше времени оставалось до заветного звонка, тем дольше тянулись дни. Прошла одна неделя после карцера, потянулась вторая, и на ее исходе Алика вдруг вызвал к себе смотрящий зоны.
Это был старый, прожженный зоновскими суховеями вор, крепкий снаружи, но гнилой изнутри. Алик слышал о его болячках – туберкулез, цирроз печени, трофическая язва на ноге. И это при всем при том, что Седой конкретно сидел на игле; поговаривали, будто у него ВИЧ-инфекция. Как бы то ни было, зону он держал крепко, и сам хозяин всерьез считался с ним.
Седой был под кайфом – остановившийся взгляд, суженные зрачки, блуждающая улыбка. На плечах стеганая телогрейка, на ногах валенки, а ведь лето на дворе. На столе дымился стакан чифиря смоляной черноты. Вор подал знак, и его торпеды очистили котельную, которой он заведовал согласно штатному расписанию и в которой не только дневал, но и ночевал.