— Ну как, нравится? — спросил Сева.
— Нравится, — кивнул Малча, глянув на него через узкие прорези глаз.
— А может, чум лучше? — развеселился Дема.
— В чуме тоже хорошо, — ничуть не смутился Малча.
— В чуме без бабы плохо, — усмехнулся Матвей.
— Если сказал, что баба не нужна, не будет бабы… — ничуть в себе не сомневаясь, сказал Малча.
— Ну почему же, девочек подвозить будем. Раз в неделю.
— Девочки — хорошо.
— Озеро рядом, пристань, лодку возьмешь, рыбалить будешь…
— Буду, — кивнул Малча.
Он еще не знал, почему имел прямой выход к воде. Матвей давно уже сообразил, что золото и камни хорошо перевозить через озеро. Приехал курьер в дальнюю деревеньку, загрузил поклажу в лодку — и вперед, прямо к дому казначея… А деревенька — это уже Подмосковье, и менты там другие…
— Ну, осваивайся пока. Если что не так, скажешь, — сказал Матвей.
Ему нужно было ехать в клуб, но он не посмел пройти мимо собственного дома. Там Рита, возможно, она будет рада ему…
Риту он застал на кухне, в переднике поверх короткого халатика она стояла у плиты, помешивая в кастрюле ароматное варево.
Не оборачиваясь к нему, спросила:
— Пришел?
— Не совсем.
— Все равно вовремя. Мой руки, садись есть…
— Мясным духом пахнет.
— Пельмени, сибирские, с олениной.
— Обалдеть!
Пельмени были не просто вкусными, от них исходило тепло домашнего очага. Матвей был тронут.
— Завтра здесь будет горничная и кухарка, я договорился. Но пельмени все равно за тобой, — умильно сказал он.
— Если я здесь останусь.
— А куда ты денешься?
— Ты меня выгонишь.
— За саботаж.
Почти неделю Марго жила с ним в этом доме, но так он и не добился своего. Сначала от дурмана отходила, затем критические дни… Но все же он надеялся на лучшее.
— Не выгоню… Иди ко мне.
— Не здесь…
Он прошел в каминный зал, опустился в кресло, она, сняв передник, послушно села к нему на колени. Он развязал тесемку на ее халатике, а она обвила руками его шею… Под халатиком ничего. Но Матвей был уверен, что в самый последний момент Марго найдет предлог и улизнет от него.
Так оно и оказалось.
— Погоди!
Без халатика, нагая, она сорвалась с его колен, но Матвей был начеку — схватил ее за талию, привлек к себе. Она попыталась вырваться, но он швырнул ее на диван, подмял по себя.
Это могло быть насилием с его стороны, если бы Марго не сдалась.
— Ладно, твоя взяла…
Матвей торжествующе улыбнулся. А куда она от него денется?
Попсовый формат, текст — любовь-морковь на соплях, короче, телега без колес… Но если прислушаться, музон цепляет. А если присмотреться… Рулезная чалка стритует, в смысле, видная девушка поет. Цвет — малина, все при себе, вся при своем. Миша был отвязным рэпером, но ему понравилось, он даже задержался по пути на танцпол. Чешка, похоже, заревновала, нервно дернула его за рукав.
— Стежно зажигает, да? — отозвался он.
— Стрём! — скривилась Чешка.
— Это ж Элен, звезда, ля…
— Ля-ля-фа-фа! Зырки, смотри, не оставь… Пошли!
Чешка тащила его на улицу, к своей машине. Им нужно было дернуть «косячок», а в клубе с этим строго — камеры везде, даже в сортире… Миша однажды взорвал «план» в неположенном месте, к оцилопам в ментовку попал, хорошо, воспитательной беседой все закончилось. И предупреждением. С тех пор он шифруется…
На парковке у парадного входа в «Реверс» — сплошь иномарки, Чешка постеснялась поставить сюда свою старую «восьмерку». Настолько старую, что ее можно было ставить в темном проулке: никто на такую рухлядь не позарится. И косячок взорвать в этом проулке можно без опасения.
Поздно уже, половина второго ночи. Снега нет, но морозно, а до проулка метров пятьдесят идти. С каждым шагом все темней. Авто вдоль бордюра нет, только смутный силуэт «восьмерки» угадывается. Странно, по логике проулок должен быть заставлен машинами жильцов дома, вдоль которого они шли. Но нет ничего. Может, места для них во дворе хватает, а возможно, в проулке гопера лютуют.
— Как бы тебе без колес не остаться, — хихикнул Миша и хлопнул Чешку по ее тугой поджарой попке.
— И колеса есть, и ганджибас…
— Да я не про те колеса, худра.
Прогноз его не оправдался: с «восьмеркой» ничего не случилось. Даже магнитола была на месте. Чешка молча полезла в тайник под лифчиком, достала оттуда «парашют». Зажгла траву, затянулась, в блаженстве закрыла глаза.
Миша не зевал, забрал у нее «косяк», втянул конопляный дым в легкие. И услышал шум подъезжающей сзади машины. Голова еще соображала, он смекнул, что должен быть свет фар, но не было ничего. Значит, глюки… Но тогда почему Чешка выдергивает из руки папиросу?
— Оцилопы?
— Фиг его знает…
Он обернулся, увидел силуэт стоящей позади машины. Фары потухшие, габариты не горят. Людей не видать…
* * *
Сафрон с треском распахнул дверь в гримерку. Ленусик стояла возле зеркала в одних трусиках, боком к нему. Невозмутимо развернулась на девяносто градусов, холодно посмотрела на него.
— Извини, что врываюсь! — выпалил он. — Но это от переизбытка чувств!
— Любой может ворваться, — надвигаясь на него, резко сказала она. — Я буду только рада. Если с цветами. Где цветы, мой дорогой!..
— А-а, цветы? Будут цветы! Много цветов!
— Вот когда будут, тогда и заходи!
Она бесцеремонно выставила мужа за дверь.
Сафрон был в смятении — как это так, любой может ворваться к ней, и она будет рада, если с цветами… Но щелчок замка по ту сторону двери избавил его от беспокойства. Ленусик закрылась изнутри, и никто уже не посмеет к ней ворваться… Впрочем, не мешало бы поставить охрану возле дверей.
Цветы он достал, бросил к ногам жены большую корзину пышных пионов.
— Ты — лучшая!
— Знаю, — скромно призналась она.
Образцовым вокалом Ленусик похвастать не могла, даже в фонограмме голос ее был далек от идеала. Но все же была в нем некая завораживающая бисеринка… Абсолютный хит в оригинальном исполнении — на этом, как на танке, она въехала на большую сцену. Ротации на радио, видеоклипы на телеэкране, неплохие отзывы в прессе — этим Ленусика уже не удивить. Может, она еще не стала самой-самой, но на улицах ее уже узнают, а на днях она едет на запись «Песни года», что само по себе признание…