Он решил бросить наркотики. Во имя своей любви. Во имя своей будущей жизни… И если он решил, то это железно. Никаких единственных и последних разов! А уколоться хотелось со страшной силой. Он знал, что скоро наступит момент, когда запас воли иссякнет. Может, он и не забудет о своих благих помыслах. Но жажда кайфа и страх перед ломкой сломят его. Он найдет себе оправдание для того, чтобы отправиться за дозой. Надо что-то делать…
Кирилл посмотрел на окно. Родительская квартира на первом этаже, окно зарешечено. Решетка крепкая – как-то раз пришлось убедиться в этом. Он глянул на дверь в комнату. Прочная, дубовая, открывается внутрь – ударом ноги ее не вышибешь.
Решение созрело быстро. И так же быстро он приступил к его осуществлению.
Пошел на кухню, поднял и перетащил в комнату бак с водой. Затем взял плоскогубцы, отодрал ручку от двери. Написал записку для родителей, навесил ее на внешнюю сторону двери. «Не бойтесь, со мной все в порядке. Вскрыть через неделю. Кирилл». Дальше – больше. С молотком и десятком крупных гвоздей вернулся в свою комнату. Плотно закрыл дверь. Приложил к ней гвоздь, занес молоток. На минуту задумался.
Да, он хочет нормальной жизни! Да, он любит! Да, он хочет быть любимым! «Да» – светлому будущему! «Нет» – черному прошлому!…
Он ударил молотком, на треть загнал в дерево гвоздь. Ударил еще, еще. Он молотил с таким остервенением, будто расправлялся со своей старой жизнью, будто закладывал камень в фундамент своего будущего…
Джип «Мерседес» с наглухо затонированными стеклами легко взял подъем, проскочил участок дороги с глубокими колеями. И свернул в лесок на берегу речки Елейки, впадающей в Глубокое озеро.
– Здесь и заночуют, – сказал Рома.
– В смысле, переспят? – спросил у него Эдик.
– Вообще-то, не наше дело, чем они там будут заниматься, – заметил Федот.
– Даже жаль портить малину. По-человечески жаль.
– А мы не человеки, – хмыкнул Рома. – Мы менты…
– За что нас и не любят, – кивнул Эдик.
– Ну, кто-то любит, – сказал Степан. – А кто не любит… Разве нам нужна их любовь?
Не дожидаясь ответа, он выжал газ, и его «Волга» рванула по дороге вверх, с большей натугой, чем джип, но все же одолела тот же самый участок дороги. И также свернула в лесок.
«Мерc» стоял на берегу речушки в безлюдном месте, боком вдоль течения. Нетрудно было догадаться, для чего уединились мужчина и женщина, находящиеся в машине. Степан догадался, поэтому не дал действу зайти слишком далеко. Пресек его в самом начале. Ломать кайф в разгаре игры – слишком жестоко.
К джипу подошел Эдик. Рукоятью пистолета легонько постучал по стеклу.
– Алле! Полиция нравов! Открываем, граждане!…
Дверца машины открылась. Его взору открылась изящная платиновая блондинка. Смазливое личико, стройные ноги, которые не скрывала высоко задранная юбка. Есть от чего взыграть молодецкой крови.
Девчонка сидела не шелохнувшись. Взгляд устремлен куда-то вперед. Всем своим видом она игнорировала Эдика. И как бы давала понять, что ничем эдаким в закрытой машине не занималась. Степан бы ей поверил. Если бы, конечно, за рулем джипа не сидел Сафрон. Ясное дело, не ради праздного любопытства он преследовал этот джип. Он не хотел застать авторитета в пикантной ситуации, но пришлось – так было нужно.
– Снова ты, – как от лимона скривился Сафрон, когда Степан подошел к машине. – Нигде от тебя покоя нет…
Он нехотя вывалился из джипа, прилип к нему со стороны бампера. Степан встал рядом.
– А тебе что, покой нужен? – словно бы удивился он. И многозначительно посмотрел на его подружку. – Никогда не поверю…
– Слушай, ну чего пристал?
– Как это чего? Разве можно заниматься сексом в общественных местах?
– Эй, какой секс? Просто приехали…
– Музыку послушать, да?
– Ну а если музыку?… А потом, какое здесь на хрен общественное место?
– А разве нет? Вот я здесь случайно оказался. И ребят моих сюда – заметь, тоже случайно – занесло. Значит, общественное место. Общество здесь собирается. Ленусика, правда, не хватает…
– Слушай, Степаныч, только давай без Ленусика, а? – задергался Сафрон.
– Конечно, без нее. Ее же здесь нет… Кстати, как девочку зовут?
– Да какая разница, как ее зовут?… Понятное дело, что эта девчонка на час…
– Откуда я знаю?
– Ну я тебе это говорю. Слушай, будь человеком, войди в положение…
– А разве меня волнуют твои амуры?
Степану было все равно, с кем Сафрон крутит романы. Но информация к нему поступала. Знал он, что взбалмошная фотомодель по имени Ленусик сумела-таки опутать авторитета амурными сетями. Стала его постоянной женщиной. Женой по большому счету. Заставила считаться с собой. А Сафрон кобель еще тот. На сторону гульнуть нет-нет да тянет. И хочется, и колется. Ленусика побаивается. Коготков ее боится. Вот и приходится ему прятаться с любовницами по таким безлюдным местам.
– Какого же ты ляда здесь?… Подловить меня хочешь? Ну так подловил, радуйся…
– А чего радоваться?
– Ну так козырек у тебя появился против меня.
– Почему козырек, не козырь?
– А козырь – это крупно. Козырек – это так, по мелочи. Ленусик – это сильно, не вопрос. Не могу без нее, честно тебе скажу. Но если ты меня шантажировать будешь, то по-крупному сыграть на ней не сможешь. Это я тебе говорю…
– Чушь ты какую-то городишь. Неужели я так низко пал в твоих глазах?
– Ну, не низко, – стушевался Сафрон.
– И не пал… Или пал?
– Да нет… Слушай, что тебе надо? Говори, а не томи…
– Как это что? О тебе беспокоюсь. Предупредить хочу, что девочки и такие вот прогулки с ними до добра тебя не доведут…
– Это еще почему?
– Ведь ты же сюда без отбойщиков своих пожаловал. Если вдруг что, кто тебя отбивать будет? Твоя киска?…
– А что может случиться? – Сафрон настороженно посмотрел на Степана.
– Ну как это что? Разве ты не знаешь, что Аркаша, друган твой, на волю вышел?
В истории со Штырем Степан поддал жару. Настроил против него прокурора. Сделать это было не трудно. Как-никак при его задержании было оказано вооруженное сопротивление, которое едва не привело к гибели сотрудника милиции. Но это было все, что можно было предъявить Аркаше и иже с ним в качестве обвинения. Да и то слишком шатким было это обвинение. Если бы не Степан, адвокаты легко вытащили бы его на волю. Что они, впрочем, и сделали. Но до этого Штыря продержали в Бутырке больше месяца. Да еще в камере с приблатненной шпаной, где авторитеты его ранга были не в чести. Был случай, что Штыря едва не опустили. Жаль, выкрутился гад…