– Ники, мальчик мой, поздравляю, – сказала она. – Ты стал женатым человеком. Взрослым человеком. Женатые люди сильнее и защищеннее одиноких. Она тебя очень любит.
– Да, – ответил сын и посмотрел на Лену своими прекрасными глазами, в которых не было ни радости, ни надежды, ни желания жить.
Лена не выдержала и заплакала. Никита молча взял ее за руку:
– Не надо, мама. Мы с тобой вместе. Я никогда тебя не оставлю.
– Но ты должен быть счастливым.
– В каком законе это написано, мамуль? У всех получается по-разному. Иди спать. Я тоже сейчас пойду.
Он скользнул под одеяло. Надя лежала с открытыми глазами.
– Дорогой мой, – сказала она, – ты не должен стараться меня полюбить или очень захотеть. Просто согласись с моей любовью.
– Конечно, – ответил он. – Не беспокойся ни о чем. Все будет хорошо.
Он поцеловал ее – в первый раз за всю ночь. Она сдержала слезы и подумала: «Как это ужасно, что ему от меня ничего не нужно. Я бы сделала для него что угодно ради мимолетного, легкого поцелуя».
* * *
Сергей всерьез взялся за работников супермаркета. Он приставал с самыми разными вопросами то к одному, то к другому. Работал под бездельника и болтуна, которому интересно, где живет незнакомый человек, на каком транспорте добирается на работу, сколько времени тратит на дорогу, сколько денег получает. Он ходил вокруг автостоянки. Там были подержанные машины, были зеленые. Но четкое определение «старая зеленая» не подходило ни к одной.
К Сергею уже направлялся охранник супермаркета, когда зазвонил мобильный телефон. Он отошел в сторону. Звонил Слава Земцов:
– За Кольцевой дорогой нашли сброшенную с обрыва в реку машину. Пролежала там немало. Номера аккуратно сняты.
– Старая зеленая?
– Теперь уже старая болотная. Может, кто-то просто избавился от ненужной развалюхи. Может, не просто.
– Да, все может быть. Допросить бы развалюху.
– Попробуем. Эксперты выжмут, что можно.
– Может, где-нибудь неподалеку номер зарыт?
– Поищем. Но, говорю, времени немало прошло.
– А сколько примерно? Месяц, два?
– Больше. Возможно, не меньше года.
– Может, десять месяцев? Столько, сколько прошло после исчезновения Оли Волоховой? Или после убийства школьника и покушения на учительницу?
– Сережа, мысли разумные, только ответ найти тяжело.
– Заговорила бы наша учительница.
– Смотри, как бы не прикончили ее, пока не заговорила.
– Значит, ты согласен со мной, что эти преступления связаны?
– А что тут можно исключать?
Мария внимательно смотрела на Веру Михайловну.
-Скажите «А», скажите «МА»…
Они занимались уже больше часа. Слоги уже получались. Какие-то простые слова – тоже. Но разговор по-прежнему невозможен.
– Я – мама Оли Волоховой, – сказала Мария. –Девушки из вашего дома, которая пропала. Мы надеемся, что вы что-то знаете. Возможно, нападение на вас с этим как-то связано. Я могла бы задавать вопросы, а вы просто кивать – «да» или отрицательно – «нет». Например. Вы ведь узнавали, не видел ли кто-нибудь Олю в тот вечер?
Глаза Веры Михайловны стали тревожными, взгляд – напряженным. Она вдруг закашлялась, начала задыхаться. Мария нажала кнопку вызова медсестры. Та прибежала, стала щупать пульс, мерить давление. Вошел Петр Васильевич, в руках у него был шприц. Спазм прошел, Вера Михайловна закрыла глаза и ровно задышала. Петр Васильевич повернулся к Марии. Лицо его было сердитым.
– Вас пускают сюда только для того, чтобы развивать больной речь. А я думаю, вы что-то лишнее сказали и спровоцировали приступ. Все, что связано с нападением, для Веры Михайловны – шок. Этого нельзя касаться, тем более в отсутствие врача.
– Да, я спросила о своей пропавшей дочери – знает она что-то или нет? Эта реакция могла быть ответом. Она знает, мне так показалось.
– Следующим ответом на ваши любительские допросы может быть летальный исход. Я допустил ошибку, разрешив появляться здесь частным сыщикам и родственникам других жертв. Рядом с больной должен быть медперсонал, и только.
– Не прогоняйте меня, – сказала Мария. – Я стараюсь ей помогать. Ваш медперсонал не может целый день находиться лишь у этой кровати. Она для меня – самый важный сейчас человек. Она дочь мою искала. Без вашего разрешения больше ни слова не скажу. Можно я останусь?
– Да, конечно. Я что, зверь? Я знаю, что у вас случилось. Может, она что-то и знает. Но она очень слаба, страшно потрясена. Мы же не хотим убить ее вопросами?
– Боже мой! За что Вере Михайловне, Оле, мне послано такое испытание? Я – обычный человек. Вера Михайловна – святая, Оля – ангел. Понимаете, я не верю в то, что Олю убили. Мне уже какой-то труп пытались привезти. Оказалось, чужой. Мало кто верит, что Оля жива. Даже жених ее на другой женился. Но я сердцем чувствую: не могли ее убить. Это такая девочка, такая…
– Успокойтесь! – Петр Васильевич положил руку на плечо Марии. – Не нужно плакать, тем более здесь. Раз верите – нужно ждать. Я знаю, вам помогают. Не рвите сердце ни себе, ни Вере Михайловне, ни мне. Неизвестность – не приговор. Это всего лишь большое количество вариантов.
Медовый месяц Надя и Никита проводили на чудесной вилле на берегу океана в Калифорнии. Отец Нади обеспечил им полное уединение, даже прислугу, которая убирала и накрывала на стол, когда они уходили купаться на частный пляж. У Нади было очень хорошее зрение: она и на яркое солнце могла смотреть, не щурясь. Но от красоты Никиты просто слепла. И постоянно гнала от себя мысль о том, что такой подарок судьба не делает надолго.
Никита в роскоши чувствовал себя точно так же, как и везде: естественно. Оля стала закрытой темой. А в остальном – он был женат на очень преданной ему женщине. Она казалась ему простой, откровенной и чуткой.
Никита был очень доверчив, а Надя знала правила борьбы за свое счастье, кажется, с рожденья. В такой борьбе для нее не существовало запретных приемов. Но даже такие разные люди, случается, просыпаются в одной постели, завтракают вместе и дарят друг другу свои дни. По вечерам Надя сама набирала телефон Лены, рассказывала ей, как хорошо они отдыхают. Никита добавлял пару фраз: «Все в порядке, мам. Скучаю по тебе».
В тот прекрасный вечер они ужинали на террасе, и Надя старалась поймать его взгляд, чтобы сказать о своей страсти. Он был в хорошем настроении, они оба очень загорели и окрепли, смеялись и шутили.
– Как я счастлива, что этот кошмар закончился, – неожиданно для самой себя проговорила Надя.
– Ты о чем? – переспросил он.
– Ну что, ты не понимаешь? Ну, как пропала эта твоя Оля, как ты не хотел жить, как я искала ее по моргам, как сама жить не хотела.