– Ну давай. У меня есть колбаса, фарш, можем еще что-нибудь приготовить.
– Ох, нет. Не доставай. Нам ведь нужно немного, а вкусно, правда?
Они обедали, пили вино, Дина приготовила кофе капучино. И очень избирательно вели разговор, обходя больную тему. Вера чуть порозовела и даже улыбнулась, когда Топик приволок в кухню большого плюшевого мишку и водрузил ей на колени.
– Соскучилась по Женьке. Но с родителями пока не могу видеться. Мы храбримся друг перед другом, и от этого только хуже. А с мужем вообще не разговариваем. Знаешь, как соучастники.
Дина почувствовала, что Вера устала молчать о том, чем она сейчас живет. О своем горе. Людям всегда тяжелее об этом говорить с близкими. Может, потому она сюда и пришла.
– Вера, я о том, что у вас случилось, сначала в газете прочитала. И знаешь, о чем иногда вспоминаю? Там было написано, что мать пришла на работу, как всегда, к девяти, а в двадцать минут десятого уже отпросилась домой. «Материнское сердце почуяло беду». Ты действительно с полным доверием относишься к предчувствиям? Или все-таки тебя что-то конкретно беспокоило в тот день? Я просто по себе знаю: какая-то мелочь, деталь начинает мучить, волнение растет, и уж потом я действую…
Вера нахмурилась, Дина даже подумала: «Сейчас она меня отошьет». Но Вера молчала, и было видно, как глубоко она задумалась. Потом заговорила:
– Что меня мучило… Я тот вечер и то утро уже миллион раз в мозгу прокрутила. Все пытаюсь разобраться, вспомнить, найти… Звонок мне один не понравился. Вечером, часов в одиннадцать, Олегу позвонили. Я уже лежала, читала. Дети спали. Он подошел к телефону в прихожей… Разговор был такой: он говорил «да», «нет», «не знаю», «хорошо». Потом послушал и сказал: «Завтра в полдесятого», – и положил трубку. Я всегда знаю, с кем он разговаривает. Друзей по имени называет, шутки у них есть привычные, о работе говорят. А здесь… Ну, ты понимаешь, так разговаривают, чтобы жена не поняла, с кем, о чем. Спрашивать у него – пустой номер. Он молчит о том, что и скрывать-то не стоит. А тут…
– У него кто-то есть?
– Не просто кто-то. Я видела эту девицу. Он ее однажды в дом привел!
– Да ты что!
– Да. Это началось около года назад. Он и так-то замкнутый человек, а тут, я чувствую, совсем отдалился. Не знаю, как это у других мужиков бывает, но по Олегу никто бы не сказал, что счастье на него свалилось. Стал раздражительный, угрюмый. Даже с детьми играть перестал. Он девочек очень любит, а тут не смотрит просто на нас. Я разговаривать пыталась, в постели его растормошить… Ну, а когда мне показалось, что я ему стала противна, чуть с ума не сошла. В секту пошла. «Свидетелей Иеговы». К невропатологу бегала – антидепрессанты, транквилизаторы пила. А потом посмотрела со стороны – не стало семьи у нас. Детям было плохо, маленькая плакала часто. Я предложила Олегу развестись. Он на коленях умолял не делать этого. Говорил, что просто немного запутался. Пару недель все шло хорошо. Но однажды я гриппом заболела, девочек отправила к родителям на пару дней. А на работу ходила. У нас же заказы, сроки. Ну и в один из дней так мне плохо стало, просто сознание теряю. Меня домой отправили часа в четыре. Открываю дверь, а она не заперта, только захлопнута. Хорошо, думаю, Олег дома. Чаю вскипятит. Снимаю пальто в прихожей, а из спальни выходит девица, почти голая, в короткой черной комбинации… И так нагло на меня уставилась! Я, как во сне, пальто с вешалки схватила и бросилась бежать. Олег догнал меня у метро. Силой притащил домой, что-то объяснял, клялся…
– Что объяснял-то?
– Ну, что она сама пришла. Узнала, что он дома один, и без спросу явилась.
– Но она имела на то основания?
– Он говорит, пару раз встречались. Спали, конечно. Вроде бы он о ней толком ничего не знает. Случайное знакомство.
– А адрес свой зачем дал?
– Говорит, не давал. Сама узнала. Но, знаешь, я особенно следствие не проводила. Сначала стала гнать его. Но куда он пойдет? У него родители живут в деревянной халупе в селе Тайнинское. Очень бедная семья.
– Значит, ты решила, что он останется с вами.
– Решила. Двое детей все-таки. Отец он хороший. Мне бабы на работе говорили: с кем не бывает. Он хотя бы раскаивается, отрекается от этой девки, прощения просит…
– А ты ее до этого или после не видела?
– Точно нет. У нее запоминающаяся внешность. Длинные светлые волосы, серебристые даже. А глаза, кажется, темные. Худенькая, длинноногая.
– Значит, ты в вечер накануне убийства решила, что это она звонит?
– Нет, не именно она. Я подумала: опять началось. Испугалась, что он снова домой приведет. Такая идиотская мысль. Думаю, Маринку зачем-нибудь из дому отправит, а девицу притащит.
– И ты поэтому прибежала.? Вера, ты у Олега не спрашивала, ну, уже потом, с кем он в тот день встретиться должен был, где, утром или вечером?
– Я же объясняю, у него спрашивать бесполезно. Если не хочет, можно утюгом его пытать, не скажет.
– Полагаю, утюгом ты не пробовала. Но вообще-то ситуация настолько у вас обострилась и обнажилась, что у тебя есть право задать такой вопрос и получить ответ. Ты понимаешь, что должна была об этом следователю рассказать? Это важное обстоятельство не вашей личной жизни, а уголовного дела, следствия. Я не говорю, что их встреча имела отношение к самому преступлению. Но обстановку воссоздать помогла бы. Может, есть какая-то свидетельница, которую из-за вашего молчания не нашли.
– Вообще-то, да. Я, пожалуй, так ему и скажу: либо мне все говори, либо следователю. Пойду. Я зайду к тебе потом, расскажу.
Вера засобиралась и вскоре ушла. Дина задумчиво крутила на столе бокал на длинной ножке. Тяжелый парень этот Олег Федоров. Из-за подобных заморочек в характере у таких людей голова работает с большими перебоями. Дина набрала номер телефона, который был записан у нее на бумажке.
– Это автостоянка? Скажите, пожалуйста, Олег Федоров сегодня работает? Отпуск? На неделю? Значит, когда он выходит? В понедельник? Спасибо. Кто говорит? Родственница. По линии первой жены его дедушки.
* * *
Джон Фортмен пил кофе в гостиной и читал свежие газеты. Иногда он поднимал глаза и, пряча улыбку, ласково следил взглядом за тоненькой фигуркой, живописно укутанной в большое полотенце. Наташа босиком, с мокрыми распущенными волосами грациозно ступала по комнатам и рассматривала картины на стенах, вазы на столах с восхищением ребенка и любопытством зверька.
Джон был трижды женат и столько же раз разведен. Все его бывшие жены – модели. И он считал это чистой воды совпадением, потому что особого пристрастия к представительницам сей профессии не питал. Наоборот: очень хорошо знал набор недостатков, которые появляются в женщине вследствие не совсем нормального образа жизни и привычки одеваться и раздеваться для подиума. Модели только внешне похожи на актрис. В отличие от последних их индивидуальность не защищена талантом и образованием, без которого не может быть хорошей актрисы. Но, видимо, именно потому, что Джону были абсолютно ясны несложные хитрости, амбиции и цели моделей, он три раза попадал в одну и ту же ловушку. Джон начинал жалеть женщину, которая смешно, наивно и грубо пыталась им завладеть. Он сдавался, чтобы доставить удовольствие милой в общем-то девушке – побыть женой лорда. И всякий раз в разгар медового месяца в райском уголке им вдруг овладевало уныние. Он замечал, что для сладостного уединения жена слишком долговяза, костлява и отличается по утрам скверным цветом лица. И это только внешние раздражители. Есть еще вздорный характер, издерганные нервы, алчность. И нет предмета для разговора. Зачем же он так огорчил свою дорогую маму, аристократку от кончиков ногтей до случайной мысли? И Джон предлагал выгодные условия развода.