– Что ты сказала? – Руки Иры ослабили хватку. – Ты знаешь мою мать? Кто она? Говори!
– Вера Козлова из Александрова. Она повесилась… Но ее спасли.
В дверь постучали.
– Подождите, – спокойным голосом произнесла Ира. – Мы разговариваем. Нам заявление в милицию написать надо.
В дверь продолжали стучать.
– Ира, открой сейчас же! – требовал голос Валентины Петровны.
– Я пока не могу. Чуть попозже.
Она дернула Дину к себе и, схватив ее за волосы, туго накрутила их на руку:
– Попробуй только крикнуть. Сразу убью. Говори, что ты знаешь про мою мать.
– Я знаю, что Вера Козлова приезжала в Москву двадцать шестого октября, потом вернулась в Александров, повесилась, но ее успели снять и отвезли в больницу…
В это время дверь с шумом распахнулась, стремительно влетевший Сергей заломил Ире руку. За ним вошел Павел Иванович. Валентина Петровна потрясенно замерла на пороге.
– Ирина Олеговна Козлова, вы задержаны по заявлению Олега Федорова, которому вы признались в убийстве его дочери Марины. Вы также подозреваетесь в похищении детей с целью продажи.
Дина с трудом поднялась и достала из кармана куртки маленький диктофон.
– Вот, Павел Иванович. Она призналась в том, что изувечила Олега. Что она Сандра.
Комната поплыла у Дины перед глазами. Очнулась она на улице, когда Сергей укладывал ее на заднее сиденье своей машины.
– Только не в больницу, Сереженька. Давай домой, к Топику, он один.
– Раньше надо было думать о Топике! – взорвался Сергей. – Дуреха набитая, недодушенная. Кто тебе разрешил общаться с этим монстром? Ладно, только не вздумай реветь. Едем к твоему Топику. Если понадобится, я врача туда привезу.
Ребенок, найденный Алесандром Сергеевичем в сугробе, оказался трехмесячной девочкой. Поймав случайную машину, хирург пообещал водителю любые деньги, если тот быстро домчит их в его клинику. Он всегда держал там небольшую сумму в сейфе. В клинике, ничего толком не объяснив, он собрал на консилиум всех специалистов. Пульс у девочки еле прощупывался, сердцебиение было очень слабым, ножки и ручки отморожены. Но она была в сознании и молча таращила синие глазки. Когда врачи пришли к выводу, что жизни девочки ничего не угрожает, Александр Сергеевич позвонил жене.
– Лидочка, я на работе. Потом все объясню. Приезжай поскорее. Ну, пожалуйста, соберись. Это важно.
Лида обнаружила мужа в отдельной палате, где он сидел у кроватки спящего грудного ребенка. Он повернулся, и Лида поразилась тому, какое у него взволнованное, растроганное лицо.
– Ты представляешь, это девочка. Я нашел ее в лесу, в сугробе. Она пролежала не меньше четырех часов. Но она жива. Даже воспаления легких нет. Ее покормили смесью, и девочка спит. Слышишь, как посапывает?
– Но чья она? Где ее родители?
– Милиция проверяет, есть ли заявления о пропаже подобного ребенка, – погрустнел он. – Но мне сказали: вполне может быть, что от девочки избавились. Так бывает.
– Ну и что?
– Лида, это знак. Чудо! Я ушел сегодня, чтобы… Чтобы все закончилось. И вдруг дитя! Диво! Я думаю, кто-то послал нам спасение. Посмотри, какая она красивая. Она похожа на тебя.
– Я не такая красивая, – улыбнулась Лида, несмотря на то, что подбородок у нее дрожал. – Я все поняла утром. Твои ключи в прихожей… Ты считаешь, у нас может что-то измениться? Мы сможем вырастить ребенка? Но если найдется мать…
– А мы все равно будем где-то рядом. Понимаешь, трехмесячные дети не ходят погулять по лесу. Их или бросают, или забывают, или дают возможность украсть их негодяям.
– Ну, ты уже все решил, ты отказал матери в понимании. Что ж ты с ней сделаешь, если она найдется? Пойми: мы этому ребенку – никто.
– Я все понимаю. Просто не хочу никому ее отдавать. Лида, я такое испытал, когда она шевелилась и кряхтела у меня на руках. Я загадал: удастся ее спасти, мы будем еще счастливы.
– Давай ждать, – придвинула к себе стул Лида.
Они ждали несколько дней. Лида уезжала на ночь домой, а Александр Сергеевич оставался в клинике. А потом ему позвонили и сказали, что о пропаже грудного младенца в последние три месяца никто не заявлял. Лида пришла в себя первой, уверенно подошла к кроватке, умело взяла на руки ребенка и прижала к себе движением собственницы.
– Как ее назовем? – спросила она у мужа.
– Алиса, – не задумываясь, ответил тот.
– Конечно, – засмеялась Лида впервые за последние годы.
* * *
Утром Павел Иванович дал Сергею и Дине почитать протокол допроса Козловой. Факт убийства она отрицала. Рассказала многое. В основном страшные, циничные вещи. Участие в похищениях детей признала после того, как ее опознала Ольга из детской поликлиники, доверившая ей ребенка. Увидев фотографию Андрея Ильича, Ирина показала, что действовала по сговору с ним. Якобы он с ней и расплачивался. Назвала адрес дома в Мамонтовке и сообщила, что передавала детей немой старухе Антонине, которая смотрела за ними.
– Отвечает она, как нормальная. Подтверждает лишь то, что следствию уже известно. Никаких других имен, адресов, сведений не назвала, – отметил Сергей.
– Да, крепкий орешек. И все-таки мне кажется, что, когда Ирина хохочет и закатывает истерики, она не косит.
– А когда она впадает в истерику? – поинтересовалась Дина.
– Когда разговор касается Олега Федорова и его семьи.
– Да, это, конечно, больное, – заметил Сергей. – А почему она сказала Олегу, что убила Марину?
– Говорит, хотела сделать ему больно.
– А чтоб было еще больнее, стала молотить по нему каблуком. Логично. Может, она кого-то наняла?
– Может, но не говорит об этом.
– Но она признала, что была тем утром в квартире?
– Сказала, что могла быть. Зашла, мол, на всякий случай. Вдруг Олег дома.
– Нет! – воскликнула Дина. – Это неправда. Она знала его расписание. А на звонке на двери обнаружили ее отпечатки, вообще есть ее следы в квартире Федоровых?
– Жду заключения экспертизы. У них не только отпечатки пальцев, но и следы обуви, не принадлежащие никому из семьи, какой-то ворс прилип к шее убитой девочки, есть волос, по длине – женский. Поедем сегодня переворачивать обе берлоги этой Сандры, чтоб ей пусто было.
* * *
– Дина… – Глаза Сергея были почти круглыми от переживаний и чувства вины. – Ложись в постель. Я тебе лекарство дам. На тебя смотреть страшно.
– Умереть можно от твоей деликатности. – Дина с тоской посмотрела в зеркало в прихожей. Лицо бледно-голубое, под глазами фиолетовые тени, на шее жуткие синяки. – Думаешь, мне не страшно смотреть на себя? На эти останки? Я жертва собственной неспособности найти общий язык с простой маньячкой!