Жора Сидоров старался не плакать, но это было невозможно — удержать слезы, вызванные нестерпимой болью. Он даже не знал, что так больно бывает. Он вроде бы и не бил, этот подонок. Просто делал легкое движение, и после него все разрывалось внутри.
На террасе скулила и выла запертая овчарка. Помощи ждать было неоткуда.
— Не трогай меня больше. Я же и так тебе все рассказываю.
— Ты и следствию все рассказывал, и на суде. Я просто даю тебе понять, что я — другое дело. Мне нужна правда. Как перед смертью, что не исключено.
— Да что ты хочешь знать?
— За что Ирку убили?
— За наркотики. У нее крыша поехала, она всем подряд стала рассказывать про наши дела.
— Какие дела?
— В гарнизон завозили продукты, обмундирование, оружие, вывозили все списанное… На самом деле и туда, и сюда шла контрабанда: оружие на продажу, наркота. Ирка была при грузах с документами, липовыми.
— Главным был Князь?
— Да.
— Он Ирку решил замочить?
— Да. Он сказал, ей все равно недолго осталось.
— Почему Блинова подставили?
— Он стал возникать насчет продуктов. Сказал, солдаты голодают. Грозил пожаловаться.
— Где работает Князь?
— Я не знаю. С ним только Ирка встречалась.
— Где?
— Ой, убей лучше, не могу больше. Он при министре обороны кем-то был. Консультант, что ли… Юрисконсульт.
— Как фамилия?
— Честное слово, не знаю. Из нас никто не знал. Нам это ни к чему.
— Кто Ирку убил?
— Князь сказал, специалист. Утверждал, она мучиться не будет.
— Сколько ж ты взял, падла, за смерть жены?
— Я взял. А не взял бы, кому бы это помешало? Ты кто?
— Да так. Воспоминание о будущем. Не обращай внимания. Не болей. Я тебя не предупреждаю: сам все понял, да?
Через пару часов вторая жена Георгия Сидорова нашла его в беседке без сознания, со связанными за спиной руками. На нем не было следов побоев. Но рентген показал разрыв селезенки. Следователю он сказал, что его избили бандиты, которые, видимо, ошиблись адресом. Опознать их он не сможет.
Блондин вновь позвонил по старому номеру.
— Это телефон юрисконсульта министра обороны? Простите, мы тут ему пакет секретный направляем и забыли фамилию. Что-то вроде Князь.
— Вячеслав Евгеньевич Князев уволился год назад. Пишите Швецову Ивану Николаевичу.
— Какая жалость, мне хотелось лично Князеву. А не знаете, где его найти? Может, адрес?
— Адресов не даем. Закрытая информация.
— Да, конечно. Извините.
Естественно, не даете, придурки. Вы их продаете.
Ричард Штайн приехал вечером в свой прекрасный дом в Белсайз-парке. Он нашел наконец в Лондоне идеальное место для «Черного бриллианта». Он купит эту землю. А его архитекторы пусть на этот раз вылезут из кожи. Ему хочется шедевра.
Князев не верил в то, что история с тещей всплыла сама по себе. Это счеты с ним. Кто-то, как всегда, пытается к нему подобраться. И значит, в квартире слышат стены. Он так и сказал этой идиотке, сидя в машине:
— Ты понимаешь, что сейчас нас дома слушают?
— С чего бы это, — огрызнулась Виктория. — Ты ж говорил, нам на все наплевать и никто нас не достанет.
— Не знаю пока точно, — начал Вячеслав, стараясь говорить очень спокойно, — но не исключено, что к этой истории приложили лапки твои подружки. И возможно, виноват во всем твой поганый язык. Что ты там вопила? Что ты видела и слышала? Какой я убийца? Кого я, по-твоему, убил, маразматичка ты несчастная?
Виктория вжалась в сиденье: она умела определять начало психопатического взрыва своего супруга.
— Я ничего не видела. Я только слышала, что тебе говорила мама однажды ночью.
— Ну?
— Она сказала: «Я знаю, чем ты занимаешься. Я поняла, что это за постоянные поставки в один гарнизон. И догадываюсь, почему с людьми, которые имеют с тобой дело, происходят несчастья». И еще она сказала, что сама инициативу проявлять не будет, но если ее спросят, молчать не станет.
— Ты хоть сама понимаешь, что за галиматью несешь?
— Я просто пересказываю. Мне понимать без надобности. Кому надо, тот поймет.
Вячеслав резко потянулся и обеими руками схватил жену за горло. От неожиданности та испуганно пискнула: «Ой, мамочка!»
Из машины они вышли, как мирная супружеская чета. Степенно подошли к подъезду. Он пропустил ее вперед. А сам вдруг не столько услышал, сколько затылком почувствовал легкий свист. Оглянулся и увидел: Блондин, нагло улыбаясь, стоит почти вплотную к нему.
Дина стояла у окна в холле клиники и ждала, когда закончится операция. Нужно было приехать на час позже. Это мучение — представлять себе то, что происходит за дверью. Скальпель, беспомощное тело, кровь… Они успели увидеться мельком, но Дина рассмотрела симпатичное и не столько тревожное, сколько суровое и скорбное лицо Тамары. Сергей сказал, что ей много пришлось пережить. Дина поняла, что Сергей как-то участвует в судьбе этой женщины, но интереса проявлять не стала. Она четко ограничила свою сферу деятельности. Я могу помогать выкарабкиваться из болезни в атмосфере заботы и даже защиты. Но не больше.
Закончилось. Дверь операционной открылась: халаты, маски, негромкие голоса, уже знакомое, обескровленное лицо. Поспи, дорогая. С этой минуты мы вместе.
Передача подходила к концу. Виталий Стражников был недоволен. Алиса даже не попыталась сыграть заинтересованность в беседе, интерес к нему, ведущему. Все-таки она слишком надменная. Наверняка еще и потому, что ее муж — главный редактор «Элиты». Самое время обратиться к нему.
— Виктор Петрович, я, как постоянный читатель вашего журнала, хочу прямо здесь и сейчас выразить вам свое недовольство. Я очень давно не читал в нем о своей любимой актрисе, не видел ее чудесных фотографий. Как вы догадались, имя этой актрисы — Алиса Голдовская.
Виктор Петрович не поддержал тона иронического подобострастия. Он ответил раздумчиво, искренне и просто:
— Есть несколько причин. Первая — конечно, ложная скромность. Жену, мол, печатает. Хотя я прекрасно понимаю, что никому не покажется, будто это незаслуженно или в ущерб кому-то. Кого-то я как раз тащу незаслуженно, без особых оснований. Просто в силу дефицита. Пусть простят меня наши герои и читатели. Затем такая причина. Алиса — достаточно скромный человек. Она заставляет себя встречаться с журналистами, фотографами. И последнее: ее, кажется, не устраивает уровень наших материалов об актерах.