— Как идут твои дела? — поинтересовался Филипп.
— Получил отчеты ребят, которые присматривают за родственниками Тамары. Представляешь, ее зять вчера зачем-то ходил в квартиру, где живет одна моя знакомая.
— Она киллер?
— Она девчонка семнадцати лет. Способна на многое, но только по вдохновению или по пьяни.
— Может, у них роман?
— Трудно себе представить, но исключать ничего нельзя. Вообще, девчонка — мягко сказано. На самом деле — это несчастный случай, который не может не состояться. Она возникает в разных местах, и ее появление, как правило, имеет тяжелые последствия. Так что если наш хитрый Князев, который сам ни одной бумаги не подписал, не даст нам другого повода, мы прихватим его за совращение малолетней.
— О! Мы не должны допустить, чтобы совращение состоялось.
— Успокойся. Похоже, оно состоялось давно и многократно. Я имею в виду — с другими фигурантами. Кстати, могу тебя с этой пигалицей познакомить. Она завтра приедет в клинику: ей Дина деньги дает на лечение одной ее жертвы.
— Она…
— Она обварила ему кипятком зад.
— Серж, я в шоке.
Они немного повеселились, покончили с «филе Россини» и, удивляясь возможностям своих организмов, перешли к десерту: черничному пирогу, итальянскому миндальному торту и кофе ристретто.
В конце обеда осоловевший Филипп вспомнил:
— Я говорил сегодня с Ричем. Он просил пару маленьких снимков Дины.
Алисе сделали операцию. Никто не обсуждал результаты, но в самом воздухе клиники, кажется, витала весть о том, что все плохо. У нее метастазы, и хирурги не до всех добрались. Целый день у ее палаты сидел осунувшийся Виктор, ждал, когда Алиса придет в себя после наркоза. Врачи и сестры рассматривали новый номер журнала «Элита». От портрета на обложке невозможно было оторвать глаз. Тот самый случай, когда под снимком не нужно ставить подпись «Это красивая женщина», как поступают сейчас журналы во избежание разночтений. Алиса была прекрасной и неповторимой. «Алиса Голдовская, — писала в тексте Дина, — всю жизнь несет тяжесть высказанных и невысказанных упреков в том, что она намного красивее других людей. Мало кто знает, как это способно осложнить судьбу. Но простите ей, женщины и мужчины, что она так победно и недемократично прекрасна. Ведь она редкая, изысканная, большая актриса. Нам очень повезло: мы ее современники». Алиса открыла глаза, поморщилась от боли, но не застонала. Она поискала взглядом врача и, когда тот подошел, просто внимательно посмотрела ему в глаза. Она прочитала там сочувствие и, стало быть, приговор. Алиса опустила длинные ресницы. Чуть-чуть передохнуть, чтобы хватило сил улыбнуться Виктору.
Ричард Штайн разложил на столе фотографии, собранные для него дизайнерами и менеджерами по рекламе. Около трехсот моделей и актрис со всего света. Из этого количества нужно было выбрать одно лицо. Эмблему и символ новой ювелирной линии «Черный бриллиант». Это была блестящая компания — самые знаменитые женщины и те, кому только предстоит таковыми стать. Специалисты постарались, чтобы были представлены разные типы внешности, разные характеры и чтобы каждый снимок являл собой некую эстетическую концепцию. Благородное достоинство, ослепляющая роскошь, классическая соразмерность, стильное своеобразие. Ричард отобрал около двадцати снимков. Это были лица, ни в чем не оскорблявшие его вкуса. Что само по себе очень сложно. Ибо вкус Ричарда был безукоризненным. Он искал совершенных людей, затем находил в них изъяны и без всяких сожалений продолжал поиск. Он знал, что это занятие опасное, способное вывести эмоции из-под контроля. И потому старался обеспечить устойчивость своей позиции наблюдателя. Он не хотел ни к кому привязываться и страдать. Он надеялся, что исчерпал свою меру страданий. Ведь горе измеряется не только и не столько трагизмом событий, сколько способностью человека отдать горю на растерзание свое сердце. Сердце Ричарда было необыкновенным. Оно унаследовало двойную преданность, феноменальную привязчивость. Любовь и страсть близнецов, продолживших себя в нем в самом нежном возрасте.
В раннем детстве Ричард, спрятавшись от всех, горько оплакивал прелестную девочку, которую видел только на снимке. Свою мать, которая умерла в момент его рождения. Прекрасный юноша, как будто сошедший со старинного полотна, — его отец — вызывал у него невыносимые жалость, тоску и страх. Из-за этого страха Ричард никогда не задерживается ни в одном из своих домов больше чем на неделю. Отец, Мирон, после смерти своей сестры и любовницы перестал выходить из комнаты. Исаак приносил ему горы книг и журналов. Он читал, решал какие-то задачи, что-то изобретал на бумаге, но даже не пытался, не хотел преодолевать ту панику, которая появлялась в его душе у порога, там, где начинался жестокий мир с чужими жестокими людьми. Врачи посоветовали Исааку отдать сына в специальную клинику. Исаак только пожал плечами, удивляясь: своего ребенка, который просто хочет быть дома, отдать в чужие руки?
Мирон умер, когда Ричарду было одиннадцать. Вскоре к своим детям отправилась ослабевшая от горя Рива. Дед стал для Ричарда семьей, опорой, защитой. И он спешил стать сильным, самостоятельным, могущественным, чтобы построить для Исаака крепость, в которой тот наконец отдохнул бы. Ричард думал об Исааке, когда строил свой первый особняк во Флориде. Он привез туда деда. Тот восхищался домом, убранством, бассейном, океаном, пальмами и скрывал, что почти ничего не видит. Вместе с Исааком закончилась для Ричарда семья.Однажды на фотовыставке он увидел снимок русского фотографа «Девушка у реки». Его поразило лицо модели, и он велел узнать все о ней и авторе. Вскоре ему доложили: Дина Петренко, по отцу Кравченко, родилась в Москве. Ее мать — в девичестве Штайнбух — родилась в Харькове. Так же как и бабушка. А прабабушка оказалась Розой Штайнбух. Дочерью Исаака, подозреваемого в ритуальном убийстве.
В холле клиники Дина разговаривала с Галей и Наташкой. Она попросила их приехать сюда за деньгами. Медсестра Таня поглядывала в их сторону с растущим раздражением. Наконец не выдержала:
— Здесь не зал приемов, между прочим. Посторонним вообще находиться запрещено. Это даже не посетители.
— Но они ко мне пришли, — сказала Дина.
— А ты здесь кто такая? К ней они пришли!
У Наташки опасно сверкнули глаза. Галя больно дернула ее за руку, но девочка все же звонко произнесла:
— А она кто такая, ебенц? Жопе слова не давали.
Таня издала какой-то сдавленный звук, шваркнула на стол пачку историй болезни и побежала жаловаться. Дина быстро сунула Гале в руку тысячу долларов, и та поволокла Наташку к выходу. Таня вернулась со старшей медсестрой. В холле никого не было.
— Ушли. Испугались. Но вы скажите ей, а то совсем распустилась.
— Скажу как-нибудь. А ты старайся не особенно с ней задираться. У нас тут кое-что происходит.
— Что происходит? — тупо спросила Таня.