Пока парочка приятелей оживленно беседовала справа от меня, я посматривала на толстого оператора. Кажется, его звали Вадик.
Он неспешно расхаживал со своей камерой по залу, пытаясь снимать новое действие с разных ракурсов. При этом я обратила внимание, что сама камера была довольно старенькой, заправленной пленкой. Видимо, тратиться на цифровую Вадика душила жаба. Что ж, я могла его понять: если вся эта милая тусовка находится, так сказать, на самообеспечении, то кому захочется вкладывать свои деньги?
Не успела я подумать об этом, как у Вадика закончилась пленка. Он ее быстро заменил и, бережно вытащив из камеры использованную кассету, положил на стол позади себя и махнул рукой следующей паре артистов.
Я, вытянув шею, посмотрела на его прожекторы и обратила внимание на то, что кабели от них ползут по полу и соединяются, скручиваясь в жгуты. Заканчивались они в трехфазной розетке, тоже лежащей на полу.
К сожалению, это было довольно далеко от меня, через целых три столика, неподалеку от крайнего столба, поддерживающего потолок.
А на сцене уже пошли смешанные пары, и, видя, что толпа у эстрады постепенно увеличивается, я тоже поднялась.
– Женюрка, а как же мы? – Альтман попытался изобразить разобиженность, но получилось это у него плохо. – Сумку-то зачем берешь? Здесь не сопрут!
Я не ответила, зато меня поддержал Грейнджер.
– Девушка эстетка, ее прельщает красота, а не твои пошлые намеки, Альтман! – насмешливо возразил он.
– По-твоему, это я не способен оценить эстетику? – оскорбленно заявил Альтман, выпятив нижнюю губу. – Это ты хватил, мальчик! А кто придумывал лучшие идеи для твоих номеров? Да ты еще титьку сосал, когда Альтман в художественном училище на выставках первые призы брал!
– Пока тебя оттуда не выперли за пьянство! – насмешливо заметил Грейнджер.
– Зато тебя туда даже и не примут! – воскликнул задетый за живое Альтман.
Самоуверенный Грейнджер не удостоил художника ответом, зато чуть подтолкнул меня. Мы прошли вперед и прорвались к самой сцене.
Грейнджер что-то мне шептал в одно ухо насчет того, что у него странное ощущение, будто он видит меня уже не первый раз. Альтман с другой стороны советовал ему не увлекаться и не разевать роток…
Я все это почти не слушала. У меня возник план действий, отличавшийся от того, что я наметила перед приходом в «Либертинку». И информация, полученная от говорливого Альтмана, а также действия оператора существенно помогли мне в этом.
Стараясь пробраться как можно левее, ближе к столу с нужной мне кассетой, я, не обращая внимания на недовольные пшиканья соседок, упрямо стремилась к своей цели.
Ничего не отвечая надоевшему мне Альтману и дурнопахнущему трудовым потом Грейнджеру, я наконец-то наступила ногой на кабель. Еще раз посмотрев на розетку, я обнаглела окончательно – правда, предварительно убедившись, что никто не наблюдает за моими действиями, – наклонилась и дернула за нее.
Оба прожектора моментально потухли. После их яркого освещения на какое-то время показалось, что наступила полная темнота, и я, подскочив к столу Вадика, схватила кассету с отснятым материалом.
Визг обиженных зрителей, лишенных радости наблюдать любимые развлечения, перекрыл все звуки. Я, задевая и за людей, и за столы, повернулась и, примерно сориентировавшись, устремилась к выходу.
В этот момент меня сзади обхватили чьи-то руки.
– Да не дури ты, сейчас все исправят! – услышала я голос Альтмана, который пытался развернуть меня лицом к себе.
Лучше бы он этого не делал. Я прикинулась полной дурой и отчаянно завизжала:
– А-а-а! Кто это??? Убери руки!!!
Одновременно я увесисто пнула Альтмана в уязвимое место. Получив классический удар коленом в пах, художник-недоучка отлетел назад и вбился в разреженную толпу. Оттуда послышался возмущенный крик Грейнджера:
– Альтман, е-мое, ты что творишь?!
Справа на меня наткнулся еще какой-то мужчина и, зацепившись за сумку руками, наверное, тоже хотел задержать, но я уже разошлась. Боевая готовность номер один моментально подстегнула меня, и я полностью контролировала свои действия, действовала просто автоматически.
– Ты куда, подруга? – спросил мужской голос, но тут же, не дождавшись ответа на свой вопрос, заткнулся и жалобно взвизгнул, получив хлесткий удар по глазам и второй по ушам. Не люблю, когда меня лапают без разрешения.
Невидимый натуралист остался где-то сзади потирать свои побитые части тела, а я рванула в коридор, ведущий на лестницу. Теперь оставалось только выбраться отсюда, и можно сказать, что начало вечера даром не пропало. Но расслабляться было рано. Мне предстояло еще отыграть второй акт увлекательной пьесы.
Лампочка под потолком уже не коптила, приходилось пробираться на ощупь. В зале наконец-то зажегся свет, и лучи его, упав в коридор, показали мне нужное направление, но у самой двери я натолкнулась на еще одно препятствие.
Высокого роста охранник загородил мне проход.
– А вы куда, девушка? – спросил он. – Тут не принято уходить раньше времени. А туалет вон там.
– Спасибо большое, – вежливо ответила я и, сделав шаг вправо, тремя короткими ударами левой ступни проверила на крепость мышцы его брюшного пресса. Пресс оказался слабоватым. Охранник согнулся и, шлепая губами, прислонился лбом к стене.
Оттолкнув этого бесполезного стража, притворившегося архитектурным атлантом, я выскочила на лестницу. Здесь уж сомнений не было, куда идти и как. Только вниз и очень быстро.
Я заскакала через ступеньки, радуясь своей мудрой предусмотрительности отдавать предпочтение в одежде удобству, а не красоте. Будь сейчас на мне туфли на шпильках, скорость моя была бы не спринтерская, а как у черепахи. На выходе мне больше никто не встретился, и я свободно выбралась на улицу.
Там я быстро огляделась, но отнюдь не помчалась по улице, а свернула сразу же за этот дом и перелезла через кирпичный забор, построенный на его задах в те же времена, что и само здание.
Измазавшись с ног до головы, я оказалась в маленьком проходном дворе и, облаянная тремя шавками и двумя старухами, высунувшимися из окошек, смело вышла на параллельную улицу.
Моя несчастная сумка потеряла во время этих приключений весь свой товарный вид, и я с сожалением констатировала, что после возвращения домой придется от нее избавиться. Я потерла ее рукой, но это не помогло, только грязь размазалась и на руке остались темные подтеки. Достав из сумки влажную салфетку, я протерла руку и выпрямилась. Осторожно дойдя до угла, выглянула наружу. И, как оказалось, сделала это вовремя.
По лестнице дома, где облюбовали себе местечко организаторы «Либертинки», шариком скатился Андрюша-Грейнджер. Лицо его было мрачным. Очевидно, он успел крупно с кем-то повздорить. Подозреваю, что с Альтманом. Но меня мало волновали перипетии их отношений, гораздо больше мне было на руку то, что, кажется, никто в клубе так и не понял, что произошло. Во всяком случае, никто не кинулся в погоню за мной. И теперь нужно было действовать быстро и четко.