Судья и палач | Страница: 78

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Осел я, Волчара, косяк упорол, — взвыл Лимон. И с надеждой посмотрел на всех:

— Больше такого не будет, мамой клянусь!…

— Теперь раскаиваться поздно. Посмотри на это небо, — хрипло и с усмешкой запел вдруг Федот. Есть такая блатная песенка про «гоп-стоп». — Посмотри на эти звезды. Видишь это все в последний раз!..

— Не, мужики, ну вы чего! — Только ни на небо, ни на звезды Лимон смотреть не стал.

— Рома, — сказал Степан.

В его команде один Лозовой еще ни разу не исполнял приговоры. А пора уже.

Команда у него боевая, на фундаменте справедливости. Только методы незаконные. Поэтому все должны быть повязаны кровью. Иначе нельзя.

Федот протянул Роме «тэтэшку». Эдик и Саня развернули Лимона, поставили к нему задом.

Рома побледнел. Ему не хотелось убивать. Но рука его не дрогнула, когда он выжимал слабину на пистолете.

Пуля попала бандиту в затылок. Приговор приведен в исполнение.

И сразу послышался звук льющейся жидкости. Это Эдик налил Лозовому полный стакан водки. Тот выпил, не закусывая.

Никаких угрызений совести Степан не испытывал.

Он вынужден был признавать такое положение вещей, когда бандитская власть действует чуть ли не наравне с государственной. Он человек умный, поэтому должен приспосабливаться к реалиям сегодняшнего дня. Но бывали случаи, когда нужно было идти на крайние меры. Как вот сейчас. И он шел на это не без удовольствия. Ведь он имел дело не с невинными агнцами, с матерыми волками преступного мира. Если бы все поступали, как он, общество навсегда бы избавилось от бандитской грязи.

Пожалуй, любой судья и прокурор в душе согласился бы с его методами. Но попадись он этому прокурору и судье, ему несдобровать. Долгие годы за колючкой ему гарантированы Поэтому приходится принимать меры предосторожности.

Трупы Лимона и Лубка запаковали в специальные полиэтиленовые мешки, погрузили в микроавтобус. Через полчаса машина остановилась возле заброшенной котельной в расположении бывшей воинской части. Отсюда было вынесено все, что можно. Ломались на кирпичи караульное помещение, здание штаба, казармы. Но несуны из близлежащих селений хозяйничали здесь днем, а ночью тут можно было встретить только привидения.

Котельную эту Степан знал.

Месяца два назад была обезврежена банда похитителей. Тех, за кого не вносился выкуп, бандиты расстреливали. И вывозили трупы сюда, в эту котельную. Разжигали печь, доводили температуру горения до высшего предела и сжигали тела. Два-три часа, и покойник кремирован. Только в урну пепел не складывали.

Преступников отправили за решетку, а печь осталась. И по-прежнему была в рабочем состоянии. Степан в этом убедился, когда Федот и Саня развели огонь…

К утру от казненных бандитов остался только прах.

Нет трупов — нет состава преступления. Впрочем, они и без того никакого преступления не совершали. По крайней мере, в команде Степана никто не считал себя преступником. Ведь негодяев они убивали не из корыстных побуждений.

* * *

— Я слушаю тебя, дорогой…

Иван Геннадьевич тепло встретил гостя, усадил его на почетное место. Но в глазах у него холод. И в голосе сталь. Не для того, чтобы пить водку и вспоминать прошлое, встретились они в его доме.

— Ты знаешь этого человека? — спросил гость. Он показал фотографию холеного мужчины с доброй улыбкой на лице.

— Я не могу знать всех на этой земле… Даже если бы Иван Геннадьевич знал этого человека, он бы не сказал об этом.

— Вот, — гость положил фотографию на стол. — На обороте все данные. Я хочу, чтобы ты обеспечил мне приглашение на одно очень торжественное мероприятие…

Это мероприятие — похороны. Иван Геннадьевич все понял.

— Когда?

— Максимум тридцать дней…

— Хорошо, я подумаю.

— Почему ты не спрашиваешь, сколько?

— Это я тебе скажу сам. Нужно познакомиться с «именинником», оценить, как он заботится о себе. А потом назначу цену…

— Заботится он о себе конкретно. Лучше не бывает. Поэтому и «праздник» дорогой. Двести пятьдесят…

— «Свидетельство о рождении» есть?

Ивана Геннадьевича интересовало досье на приговоренного. Система его охраны, слабые и сильные места. Схемы и маршруты передвижения. И так далее и тому подобное…

— Ты уж сам, ладно?..

Заказчик боится оставлять какие-то следы после себя. Только фотографию заказанной жертвы. И то, возможно, заберет ее с собой.

— Тогда триста…

Шилин сделает все сам. Мосты к жертве подобьет, организует ликвидацию. Только это удовольствие обойдется заказчику в триста тысяч долларов.

— Хорошо…

— Половину вперед…

— Само собой…

Гость ушел. И забрал с собой фотографию. Точно, ничего не хочет оставлять после себя. Понимает, насколько все серьезно.

Иван Геннадьевич задумался.

Филиппов Валерий Борисович, известный финансист, владелец нескольких крупнейших банков, довольно влиятельная личность в правительственных кругах. Таких называют олигархами. И стоят они дорого.

И заказчик тоже из сильных мира сего.

Триста тысяч долларов. Уж не продешевил ли он?

Высокая плата или нет, но заказ состоялся. И он должен быть исполнен. Иван Геннадьевич очень дорожил своей репутацией в определенных кругах.

Филипповым займется Шлык. Пусть отрабатывает долг за Змееныша. И плюс к этому получит еще пятьдесят тысяч долларов.

Жаль, не удалось убрать Болотова. Что-то не сработало, и этот «карась» остался жить.

Теперь этот жук навозный на воле. Окружил себя плотным кольцом охраны. «Крышник» его из братков забеспокоился, начал пробивать ситуацию. Только ничего у него не выйдет. Шилин как был, так и останется в тени.

Если это Шлыку очень надо, пусть сам своим Болотовым занимается. Иван Геннадьевич не против. Ему только не хочется отстегивать киллеру пятьдесят «тонн» «гринов». Но придется. Ведь он их не отработал…

* * *

— Гад!

Герман стиснул кулаки и сжал зубы.

Только что он вышел на своего посредника. И узнал, что Болотов жив. Его уже почти задушили, но в самый последний момент появились менты.

— Что такое? — спросила Алла.

— Не достали Виталика. Ушел, гад. Это все твой Круча…

— Почему мой?

— А потому что ты… В общем, сама знаешь… Ему было больно думать, что Алла спала с ментом. Неважно, что в этом была необходимость. Он ненавидел всех, и Болотова, и Кручу. Они оскверняли Аллу. И он хотел видеть их в гробу обоих.