– Хочу… Но Мохнатому жизни не дам. – Егор сжал кулаки до хруста в суставах.
– Успокойся. Его арестовали и будут судить.
– Если до суда не убьют. Городовой говорил, что он у братвы общак увел. Крысы в клетках долго не живут. Убьют его.
– Туда ему и дорога. А ты не лезь.
…В мошонке жгло, ныло, изматывала тупая, выкручивающая боль. Сейчас бы обезболивающее принять, но врач смотрит на него с презрением и в ответ на все просьбы отвечает, что у него нет необходимых препаратов.
А тут еще и следователь появился. Худой, остролицый, длинноносый, со слезящимися глазами. Неопрятный, какой-то помятый, как постель после первой брачной ночи, начальством затурканный, жизнью придавленный. За сорок ему, и вряд ли у него есть соломка, на которую можно упасть в старости.
– Здравствуйте, меня зовут Кувшинский Александр Петрович.
– А звание?
Следователь был в штатском, поэтому и возник такой вопрос.
– Юрист первого класса. А что? – в ожидании подвоха спросил Кувшинский.
– А если на нормальное звание перевести? Как минимум генерал, да?
– Нет, капитан.
– Капитан первого ранга?
– Нет, просто капитан.
– А Городовой уже майор. Семь лет назад лейтенантом был, а уже майор. А вы когда лейтенантом были?
– Это не важно, – опустил глаза Кувшинский.
– Что, не даются служебные лавры?
– Я же сказал, это не важно…
– Да я знаю, что для вас важно. В похищении обвинить меня хотите?
– А разве этого не было?
– Было. Но это большая любовь. Я же никого не убил…
– Да, но угрожали убийством. Есть показания потерпевших…
– Никто никого не собирался убивать. Это игра такая была.
– Уголовно наказуемая игра.
– Так я же не спорю… Что там у нас за похищение дают?
– В вашем случае от шести до пятнадцати лет.
– Ничего себе! А что значит – в моем случае?
– Деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору.
– Какой сговор? Ксюха сама в машину села. Потому что меня любила. Ко мне хотела.
– Есть свидетели, которые видели, как ваши люди силой усадили ее в свою машину.
– Мои люди? Так пусть они и садятся на пятнадцать лет! А я здесь ни при чем! Мне они сказали, что она сама села в машину, по своей воле. И мне Ксения сказала, что со мной хотела быть. Достал ее муж, а со мной ей жилось счастливо.
– А что вы скажете насчет гражданина Курихина?
– Я скажу, что этот тип завалил кучу народа. У нас, в Народовольске. Киллер он. Меня ему заказали.
– Кто?
– Братва моя. Я общак у них увел. У меня знаете, какая мощная бригада была? Только надоело все. Я виллу в Греции купил, туда перебрался. И общак туда увел… Обратно хочу вернуться.
– Куда, в Грецию?
– Ну да.
– Вряд ли. Вас обвиняют в похищении и в покушении на убийство.
– Ну было, было. Я же не отрицаю, что было. Потому и удрал в Грецию, что достала такая жизнь… А вы хотите в Грецию? Там все есть. Вилла на берегу моря, пальмы, чайки, белые пароходы…
– Не думаю, что это имеет какое-то отношение к нашему разговору.
– А я думаю… Сколько вам лет?
– Сорок три года.
– Ну, нормально. Всего сорок три года, а уже капитан!.. Не обидно?
– Это не ваше дело.
– А мне обидно, – Мохнатый понизил голос. – Давайте так: вы наезжаете на Городового и требуете, чтобы меня оставили здесь, в Екатеринбурге. Ну, вы же меня в похищении обвиняете, а это здесь, у вас произошло…
– Не думаю, что я могу требовать.
– А я думаю, что можете. Если очень захотите. А чтобы вы захотели, я перечислю на ваш счет сто тысяч долларов. Это только за то, чтобы вы оставили меня здесь. Если не перечислю, то можете сдать меня Городовому. Соглашайтесь, сто тысяч – большая сумма!
– Я даже не знаю, что вам сказать.
Кувшинский смотрел на Пашу, как врач из психушки на своего пациента. Но все-таки в его взгляде появился интерес. Ведь к выздоравливающим психам врачи относятся серьезно…
– А вы не говорите, вы слушайте. Сначала вы получите сто тысяч. Потом я перечислю вам еще столько же. За то, чтобы вы сняли с меня обвинения в покушении…
– Это нереально.
– Почему?
– Потому что ваша вина очевидна.
– Но ведь можно что-то сделать. Допустим, отпустить меня под подписку.
– С этим будет проще, но все равно сложно… Меня могут уволить.
– Да, но выслуга у вас есть? И деньги у вас будут.
Похоже, Кувшинский включился в процесс, уже деньги считает, распределяет их. Двести американских штук – это очень большие деньги. И главное, вполне реальные. Не зря Мохнатый передал жене право распоряжаться своими деньгами. Если Маргарита не предаст его, то ей ничего не стоит заплатить следователю.
Дом его арестован, но все равно туда можно пробраться, вскрыть тайник, где у него лежат фальшивые паспорта, в том числе и украинский, очень высокого качества. Схрон этот очень надежный, если его даже при обыске не нашли. Он может уехать в Украину и там оформить документы. Он обязательно что-нибудь придумает. Сейчас главное – свалить из России.
– Соглашайтесь, Александр Петрович! – соловьем пел Мохнатый. – Не пожалеете. Мне главное – под подписку выйти, а там я уже сам. Поверьте, никто меня не поймает. А если вдруг что, я – могила. Вы же мне тогда снова поможете. Ну, за новый гонорар…
– Ну, не знаю… Сам я тут не смогу ничего сделать, нужно содействие, – замялся следователь.
– Хорошо, для начала вы получите сто пятьдесят тысяч. И за освобождение – столько же. Это все, что я могу предложить. Это потолок. Но деньги вперед…
– Сто пятьдесят тысяч? Долларов?
– Да, для начала.
– И когда я смогу их получить?
– Скоро. Очень скоро. Мне бы жене позвонить. Если бы вы мне телефон организовали, я бы с ней связался…
– Хорошо, я все организую, – решился Кувшинский.
Но Мохнатый все-таки удержался от восторга. Следователь мог согласиться на его условия только для того, чтобы сдать его Городовому. Наверняка народовольские менты не прочь вернуть в город и раздербанить общаковые деньги. Но даже если Кувшинский поведет честную игру, не факт, что Маргарита согласится расстаться с такими крупными суммами. Хотя нет, согласится. Она же должна понимать, что в безвыходном положении он может сдать ее с потрохами, хотя бы из вредности.