Пусть она избегала прямого общения с ним. Пусть за то время, что он провел взаперти, она ни разу не пришла на свидание с ним. Лишь бы только позволила ему увидеть своего сына...
– Где, где... А для кого мы, по-твоему, квартиру в Рязани держим? – загадочно улыбнулась Надя.
– Для кого?
– Люба твоя здесь живет, – сказал Толик.
– Здесь? В Рязани?.. И даже посылку ни разу передала...
– Ну как же не передала, – удивилась Надя. – Были же от нее посылки...
– Были, – мрачно усмехнулся Тимофей. – Только все одинаково, что у тебя, что у нее...
Он давно догадался, что Надя отправляла посылки не только за себя, но и за Любу. Дачки приходили в один и тот же день, и продукты с одного прилавка...
– Какой ты наблюдательный, – усмехнулась сестра.
– При чем здесь это?.. Тепла я ее не чувствовал...
– А она чувствовала твое тепло, когда ты с этой, из Подостова крутил?
– Это ты не к селу, – нахмурился Тимофей.
– Но к городу. Думаешь, ей не обидно было?.. Сам был бы виноват, если бы она от тебя ушла...
– А разве не ушла?
– Дурак ты. Головатый покоя ей не давал. Он же до сих пор думает, что бизнес твой на нее оформлен. Толика терроризировал. Он подтверждал, что собственность твоя на жену записана. А сам в это время прятал Любу. Здесь, в Рязани, ее прятал, чтобы Головатый ее не нашел. Потому она и не приходила к тебе, что нельзя было высовываться...
– Достал меня Головатый, – кивнул Толик. – Но ничего, как видишь, жив-здоров и не кашляю...
– А я кашлял, – криво усмехнулся Тимофей. – После карцера долго кашлял. Думал, что туберкулез у меня... А ведь мог бы тубик подхватить. Это в тюрьме как два пальца... До сих пор не верю, что на свободе...
– Ты не веришь, а мы знали, что тебя выпустят, – сказала Надя.
– Почему?
– Потому...
– Сейчас ванну горячую примешь, расслабишься, – сказал Толик – как будто нарочно, чтобы сбить Тимофея с темы. – Коньячок у меня хороший, посидим, выпьем. Перспективы на будущее обсудим... Сейчас, тут рукой уже подать...
Возможно, дом действительно находился неподалеку, но Мукачев предусмотрительно сделал несколько кругов окрест него, пытаясь разглядеть «хвост» позади. Но все было чисто, и в конце концов «Мерседес» остановился возле подъезда блочной пятиэтажки хрущевской поры.
– Машину в гараж поставлю, – сказал Толик. – Чтобы не маячила здесь. И вообще...
Что значило его неопределенное «вообще», Тимофей понял без слов. Только не хотел мешать своим присутствием его встрече с женой. Но Надя поднялась в квартиру вместе с братом.
Дверь открыла Люба. Свежая стильная прическа, макияж, кухонный передник поверх нарядного платья. Яркая, благоухающая и головокружительная.
– Тимоша!
Она повисла у него на шее. Закрывая глаза, сочным поцелуем впилась ему в губы... Жизнь продолжалась. Та прежняя жизнь, без братвы, но с женой, которую он хоть и по-своему, но любил.
Тимофей легонько отстранил ее от себя.
– Ты на меня обижаешься? – с досадой спросила она. – Надя же должна была все объяснить...
– Объяснила. Все в порядке, родная... Воняет от меня...
Он, конечно, привел себя в порядок, отправляясь на суд. Рубашку постирал, белье сменил. Но за последний год он так основательно пропитался смрадным тюремным духом, что даже парная с веником не в силах была выгнать его из тела.
– Что за глупости? – не совсем искренне возмутилась Люба.
– Да не глупости. Воняет от него ой-ей-ей! – не в обиду сказала Надя.
– Мне бы в ванную, – сказал Тимофей. И улыбнулся: – Кислоты бы в воду немного добавить. А то не отмоюсь...
– Главное, чтобы совесть чиста была, – сказала Люба. – А все остальное – чепуха...
– А ты думаешь, она у меня чиста? – горько усмехнулся он.
Не чувствовал он за собой унижающих человека грехов. Не предавал он никого, не бился перед ментами в мольбах о пощаде. И в тюрьме вел себя достойно... Но все это не то. Не могла быть чистой совесть у человека, который убивал людей, чтобы подняться к вершинам криминальной власти. Как ни крути, а он вел преступную жизнь. И по большому счету, Головатый – не самая большая сволочь. Тимофей защищал свою правду, а тот бился за свою, ментовскую... Но в любом случае Тимофей был далек от того, чтобы раскаиваться в своих грехах.
– Тебе видней, – сказала Люба.
Тимофей не захотел развивать тему. Тем более что у него было дело поважней.
– Сын где?
– В детской. Спит.
Комнатки в квартире были маленькие, но их было целых три. И в одной комнатушке в детской кроватке лежал и тихо посапывал розовощекий карапуз. У Тимофея перехватило дыхание от нахлынувших чувств. Сын. Наследник...
– Можешь разбудить, – опираясь о плечо мужа, шепотом сказала Люба.
– Не надо, потом, – покачал он головой. – Сначала в ванную...
Искупается он, хоть и не совсем, но смоет с себя налет тюремной плесени. И уж тогда прижмет сына к груди.
Люба подала ему новый банный халат, белье, полотенце.
– Только придется немного подождать, – закусив губу, сказала она.
– Не понял.
– Ванная занята.
– И кто в ней?
Надя хозяйничала на кухне, Толик еще не пришел.
– Она здесь...
Казалось, что слова даются Любе с трудом.
– Кто она?
– Она сразу ко мне поехала... Сбежала от него, и ко мне...
– Не надо со мной загадками говорить. О ком ты говоришь?
Дверь в ванную отворилась, прежде чем Люба открыла рот. И Тимофей увидел ее – Ладу. Мокрые распущенные волосы, белый махровый халат, запах ароматного мыла... Она смотрела на него и улыбалась, как будто рада была видеть его после короткой разлуки. Как будто только сегодня утром они расстались, чтобы встретиться вечером.
– А я из зала суда вышла, и сразу сюда, – как ни в чем не бывало сказала она. – Там так грязно было, что в душ захотелось. – Грязно было?! В душ?! – шалея от такой наглости, спросил Тимофей.
Люба молча подвинула Ладу, зашла в ванную. Не похоже было, что жена сияла от радости.
– А я год в грязи по уши, как та свинья. Это ничего, нет?
Тимофей излучал жесткий рентген, но Ладу смутил едва-едва.
– Ну, извини, – продолжая улыбаться, пожала она плечиками.
– Ну извини?!.. Да я из-за тебя... – начал было он, но Лада его перебила.