— Ты снова сгущаешь краски. Просто отметил, что множество вещей могут доставить человеку счастье. По-моему, просто глупо не понимать, сколько в жизни есть всего, что приносит тебе радость.
— А если я отвечу, что ничего тут глупого нет, ты, разумеется, сразу возразишь, ведь твое мнение единственно правильное, не так ли?
— Ты, похоже, преисполнена решимости противоречить всему, что бы я ни сказал.
— Вовсе нет! Это ты скорее умрешь, чем согласишься со мной!
— Но я же согласился, что священникам мешают охотиться сутаны.
— Да, но тут же заявил, что женщин это не касается, потому что они не охотятся.
— Но почему ты не видишь, — возмутился он, — что женщине не пристало быть добытчицей!
— Не у всех женщин есть добытчики!
— Неправда! Если не муж, тогда родные, или семья мужа, или в крайнем случае друзья. В конце концов сам король обязан стать ее покровителем!
— Ты говоришь о высокородных дамах, — презрительно фыркнула Милисент, — тех бедняжках, которым на долю выпало всего лишь быть предметами сделок. А как насчет крестьянок или горожанок, потерявших всех родственников? Почему многие вынуждены нищенствовать или продаваться за деньги, чтобы не умереть с голоду? Не проще ли научиться стрелять из лука, чтобы добывать еду охотой?
— Мы что, намереваемся прямо за этим столом исправить все несчастья и несправедливости мира? — рассердился Вулфрик. — Не представлял, что обычный комплимент перерастет в бесконечный спор о бедах наших ближних…
— Ты вовсе не собираешься спорить, просто желаешь, чтобы я покорно вторила каждому твоему слову, — пренебрежительно бросила она. — О чем нам говорить? О еде? Погоде? Это подходящие для тебя предметы? И тут ты можешь рассчитывать на мое согласие, но не рассчитывай, что в других…
— Довольно! — рявкнул он. — Может, мы наконец согласимся немного помолчать, пока мой аппетит не остыл так же, как еда на тарелке?
— Разумеется, Вулфрик, — улыбнулась Милисент. — Как я, всего лишь обычная женщина, могу тебе возражать?
Вулфрик скрипнул зубами, гадая, уж не намеревалась ли она с самого начала испортить ему настроение. Если так, у нее просто необычайный талант добиваться своего!
Желая развлечь гостей, Найджел предложил поохотиться, но не с луком и стрелами, как привыкла дочь. Последнее время он предпочитал соколиную охоту, а поскольку всю работу выполняли птицы, то Милисент не находила в таких забавах ничего волнующего.
Зато Джоан согласилась поехать. Для таких случаев у нее был ручной самец ястреба, куда меньше размером, чем соколы, и не столь злобный.
Милисент решила остаться дома. Хватит с нее на сегодня бесед с женихом! Кроме того, она так и не обучила свою птицу и держала ее только как домашнего питомца. Даже назвала соколиху Риской — в память о той, безвременно погибшей от руки Вулфрика. Вероятно, поэтому Милисент так баловала ее тезку.
Девушка сильно сомневалась, что отец одобрит ее появление с луком и стрелами, а поскольку, как уже было сказано, не имела обученной птицы, то и не видела смысла присоединяться к остальным.
К сожалению, Вулфрик думал иначе и удержал невесту, когда та после обеда попыталась покинуть зал:
— Ты отправишься с нами.
Два приказа за один день! Не слишком ли много? Он что, собирается контролировать каждый ее шаг? Или считает, что сама она не способна принимать, решения? Но она вовсе не обязана с ним объясняться.
— Предпочитаю заняться собственными делами, — коротко ответила она, что было бы достаточно для любого человека, но не для него.
— Твой отец сообщил, что ты потребовала месяц сроку, желая свыкнуться со мной и мыслью о браке. Если это так, тебе следует постараться проводить со мной как можно больше времени, или я подумаю, что все это одни отговорки, и потребую немедленной свадьбы.
Милисент так и подмывало ответить, что совершенно не обязательно проводить вместе целые дни, для того чтобы получше узнать друг друга, но она прикусила язык. Он без обиняков дал понять, что выхода у нее нет. Либо терпеть его общество, либо идти к алтарю. Придется выбрать наименьшее зло.
Вскоре все собрались во внутреннем дворе, куда уже привели коней и принесли соколов. Милисент пришлось самой отправиться за своим жеребцом, потому что конюхи и помыслить не могли приблизиться к Стомперу и даже бросали ему сено издалека, не заходя в стойло. Она взяла бы лошадь поменьше, но Стомперу давно пора было размяться.
Все обитатели Данбера слишком хорошо знали, как появился у нее этот конь, и воспоминания были отнюдь не из приятных. Трудно было узнать в этом холеном своенравном жеребце тощее полуголодное животное; принадлежавшее заезжему рыцарю. Стараясь укротить гордый нрав коня, тот безжалостно его избивал, думая грубой силой добиться покорности.
По иронии судьбы именно в присутствии Милисент конь взбесился и попытался затоптать хозяина. Понимая, что теперь от животного не будет никакого толку, рыцарь приказал его убить. Но тут вмешалась Милисент, заявив, что может укротить коня. Рыцарь презрительно фыркнул и пообещал отдать ей Стомпера, если она исполнит свое обещание.
Наверное, ей стоило немного подождать. Рыцарь просто вышел из себя, увидев, как легко животное покорилось девчонке. И как ни была ей ненавистна сама мысль о том, чтобы отдать коня столь злобному созданию, она все же предложила человеку, который надеялся стать рыцарем в замке, взять Стомпера обратно. Гордость помешала ему согласиться. Он даже не остался в Данбере и в тот же день уехал.
Отец, разумеется, сильно гневался на нее за опрометчивый поступок. Правда, позже долго извинялся, узнав, что именно тот рыцарь, который нашел приют в соседнем замке, предал своего хозяина, открыв ворота вражескому войску.
С тех пор Милисент приравнивала жестокость к предательству и считала всех обладавших подобными качествами недостойными доверия. И насколько она понимала, ее жених относился именно к таким.
Как обычно, у нее ушло немало времени на то, чтобы оседлать Стомпера собственноручно. Еще больше времени она потратила, пытаясь приучить коня к длинным юбкам, так его раздражавшим.
Она все-таки надела шоссы и сапожки и, поскольку блио имело разрез на боку и оказалось достаточно широким, чтобы закрыть ноги, могла сидеть по-мужски и при этом не раздражать его своими мальчишескими замашками.
Чтобы вскочить на Стомпера, ей пришлось сначала встать на специально положенный рядом камень: уж слишком был огромен жеребец. Она выехала во двор, тихо и ласково разговаривая со Стомпером. Однако стоило девушке показаться, как чья-то рука стащила ее с седла, и раздался громовой вопль:
— Ты что, совершенно не в себе или отроду не имела ни капли разума?!
Все произошло так молниеносно, что она не успела высвободить ноги из стремян и ступни больно прижало к железу. Вулфрик сжимал ее с такой силой, что она задохнулась и поморщилась. Голова кружилась, и прошло несколько секунд, прежде чем девушка немного оправилась от потрясения и сообразила, что произошло. Ее «спасали»!