— Да, брат, с этими янки мы ещё пожуём сухого хлебушка, — весело сказал Арчеладзе. — Ничего, будет и на нашей улице праздник!
Подполковнику было приказано не открывать рта, и он послушно помалкивал.
— Братишка! — Арчеладзе поймал уходящего корчмаря. — У тебя найдётся место, где прикорнуть до утра? Куда мы пойдём на ночь глядя?
— Найдётся, — засопел тот и засеменил к стойке.
Пьяные посетители в дальнем углу корчмы пили вино из кружек и тупо таращились в их сторону, однако Арчеладзе решил не обращать внимания на эти косые взгляды — не очень-то тут привечали русских братьев…
Жалко было, не поговорить всласть за хорошим столом и вином. Приходилось шептаться по-английски, делая вид, что заняты пищей. Сейчас ни о чём не хотелось думать, тем более, о своей судьбе. Хотелось не вспоминать прошлое, не будоражить сознание будущим, а просто пожить несколько часов настоящим, что удавалось так редко и мало. И чтобы не думать, следовало говорить и слушать между стаканами вина, однако сербы в своём углу всё больше и больше проявляли к ним интерес. А один, с нагло выпученными глазами, подошёл и сел за соседний столик, в надежде, что его пригласят, и, не дождавшись, пристукнул кружкой.
— Эй, вы русские? — задиристо спросил он, откидывая назад длинные потные волосы. — Если русские, отвечайте мне, почему вы предали своих братьев-славян? Почему Россия не пришла на помощь к своим единоверцам? Почему позволила хозяйничать на нашей земле проклятым американцам?
Его надо было сразу же поставить на место, чтобы избежать скандала. Второй уже нацеливался прийти на помощь своему товарищу.
Арчеладзе резко развернулся к нему, поставил кулаки перед собой.
— Я не отвечаю за чужое предательство! Режим в России предал не только сербов, но и свой собственный народ! Видишь, я здесь! И до сих пор воюю за свободу, за вашу свободу! Могу ответить только за себя!
— Ты пьёшь вино, а не воюешь!
— Ты тоже пьёшь вино и не воюешь! — отпарировал полковник.
— Я пью с горя!
— А я с чего? С радости, что ли?!
Серб ушёл, не сказав больше ни слова, вероятно, почувствовал, что выместить здесь своё неудовольствие не удастся.
— Чего он хотел? — спросил пехотинец. — Почему злой?
— У него есть основания, — хотел отвязаться от темы Арчеладзе. — Давай выпьем. Тебя хоть как зовут?
— Джейсон, — представился тот. — Джейсон Дениз.
— Погоди, так что же в тебе от русского осталось? И зовут как… У нас так обычно породистых собак называют.
— Знаю… Ты не назвал своё имя?
— Эдуард Никанорович, — сказал Арчеладзе и вдруг запнулся, чуть не назвав свою фамилию.
Получалось, что от русского и у самого-то — одно отчество…
А пехотинец уловил этот нюанс и мгновенно отреагировал.
— Ты тоже носишь имя не славянское. Эд!
— Не Эд, а Эдуард Никанорович! — надавил полковник, забываясь. — А имя веяние моды.
— Тогда назови фамилию, — потребовал уже опьяневший американец.
Можно было представиться Ивановым, Петровым, но сейчас он как бы отключился от прошлого и погасил в сознании извечную оперативную бдительность и изворотливость. И всё-таки ушёл от прямого ответа.
— Да, во мне намешано много кровей, — проговорил он, глядя в стакан с красным вином. — Дед — русский, бабка — украинка, а другая бабка со стороны матери — мордовка. А фамилия… фамилия кавказская. Но я — русский, потому что никем иным не хочу и не могу быть. Иногда жалею, не осталось кавказского темперамента. Иначе бы я эту суку — зарезал…
— Кого? — Джейсон отшелушивал грязь с лица и осторожно касался подсохшей раны на голове.
— Это я так, шутка! Нет, всё в порядке, Джейсон. Я вижу, ты тоже русский. Иначе бы не пил со мной. И Христа бы не искал в горах. Его сейчас только русские и ищут. И всегда ходили искали…
— Ты тоже ищешь Христа? — обрадовался пехотинец. — Это правда?
— Как тебе сказать… — он выждал паузу, когда корчмарь заменит на столе кувшин, поставив полный вина. — Пожалуй, нет. Впрочем, не знаю. Мне кажется, я ищу противника. Я объявил войну, понимаешь, личную войну.
— Кому ты объявил войну? — недоуменно засмеялся Джейсон. — Ты же не государство, чтобы объявлять войны!
— Я вольный казак! И имею право! Я один как государство!
— Да, да! Теперь я понимаю!
— Что ты понимаешь?
— Что такое — воля! Это когда ты можешь сам объявить войну!
— Ну, примерно так.
— Значит, ты поставил себя вне закона! Ты нарушил закон! И поставил против себя всех.
— Почему — всех?
— По международным законам ты — террорист!
— Да мне наплевать на эти международные законы, понимаешь? Есть же неписаные законы! Закон чести, например! Или совести! И вот по этим законам я объявил войну! Потому что моё государство не желает бороться со злом и предаёт интересы братьев! Допустим, Боснийской Сербии.
— Так ты объявил войну Америке?
— Почему Америке? Мой противник — везде! Всюду пустил свои корни. И в твоей Америке тоже. Иначе бы за каким чёртом твой батальон пригнали сюда, на Балканы?
— Не понимаю, кто твой противник?
— Международная организация, которая и пишет международные законы.
— Я ничего не слышал об этой организации, — признался Джейсон. — Какие цели она преследует?
— А как всегда — мировое господство!
— Ты подразумеваешь «новый мировой порядок»? Мне казалось, в этом нет ничего отрицательного. На смену противостоянию должна прийти новая форма…
— Да почему же опять новая? — разозлился Арчеладзе, чувствуя, что «солнечное» вино вызывает не весёлость, а обратную реакцию. — Хватит переустраивать мир! И переделивать! Давайте поживём старым порядком. Ведь и не жили в двадцатом веке! Одни перестройки, толпы обиженных, угнетённых, тысячи партий! Может, хватит? Нас же всё время стравливают, как собак, как бойцовых петухов. Из нас перья летят, а они тем временем создают международные институты власти и с их помощью бросаются нас усмирять. Одной рукой раздразнивают, другой — растаскивают.
— Ты говоришь сейчас, как генерал Хардман, — воспользовавшись тем, что собеседник пьёт вино, вставил американец. — Он тоже много сомневается…
— Я говорю, как я говорю! — Арчеладзе вытер усы. — Что ты всё время сравниваешь? Вообще вы в своей Америке стали полными инфантилами. Верите всему, что вам говорят. Вас стало очень легко обмануть. Посади какого-нибудь популярного певца перед камерой — назавтра вся Америка поверит в чушь, которую он нёс. Вы, кажется, совсем потеряли голову от комфортной жизни.