Проснувшись, он как всегда стал думать о своём положении, ожидая побудки, но пролежал около получаса и не дождался стука в стену. Постучал сам, позвал:
— Никанорыч?.. Солнце село, пора психов на волю выпускать!
За перегородкой слышались тихие шаги. И никакого ответа.
Воробьёв вскочил, и как был в длинных армейских трусах, так и ввалился к полковнику.
В комнате оказалась… Капитолина! Только какая-то другая, особенно изящная, и во взгляде светился огонёк, способный смутить любого мужчину.
— Капа… — шалея, промямлил он, поскольку лёжа в постели и скорбя о своём будущем, вспоминал и её. — Капитолина?..
Он тут же прикрыл дверь, сбегал к себе и натянул спортивный костюм.
Кроме офицера-кадровика, отбиравшего сотрудников в спецотдел, их негласной проверкой занимался ещё и Воробьёв. Так вот, когда появилась машинистка Капа, он, как и положено, сделал на неё оперативную установку, а Нигрей пару дней поболтался за ней, изучая связи и образ жизни. Всё прошло без сучка и задоринки: голливудской выправки девица подходила по всем статьям. Воробьёв «положил» на неё глаз. Пару раз он предлагал подвезти её до дома и получал отказ, затем, в третий раз, просто взял её за руку, посадил в машину и повёз. Неподалёку от своего дома она попросила остановиться возле магазина и сказала весьма выразительно:
— Мне нужно кое-что купить нам к столу.
У Воробьёва сдавило дух, словно в Измайловском парке он наткнулся на белый гриб. Ждал её десять, двадцать минут, потом вошёл в магазин и Капитолины не обнаружил. На следующее утро он специально завернул в машбюро, где кроме трёх машинисток сидели ещё две компьютерщицы, и увидел её чистый, безвинный взгляд.
Когда же её застукали за передачей информации, Воробьёв не сообщал об этом Арчеладзе целые сутки. Было ясно, что новая машинистка вылетит из отдела мгновенно, а было жаль…
Внезапную привязанность начальника к «шпионке» он объяснил сначала непредсказуемым характером Арчеладзе, которому вздумалось таким образом «раскрутить» девочку, подставленную сверху для контроля за независимым отделом. Воробьёв готовился к спектаклю в охотничьем домике — и в уме не было, что Никанорыч, этот женоненавистник поневоле, вдруг сам «положит» на Капитолину свой орлиный глаз.
И когда это случилось, Воробьёв ошалел ничуть не меньше, чем теперь, увидев машинистку в комнате Арчеладзе, да не в охотничьем домике и даже не в Москве — тут, на Балканах!
Видимо, что-то проспал…
— Конечно, я рад тебя видеть, — соврал он, снова появляясь перед Капитолиной. — С приездом!
— Спасибо, — неожиданно ласково произнесла она. — Чай, кофе?
— Кофе, чтобы проснуться! Может, мне это снится?
— Нет, я настоящая, — она прошла мимо, и его обдало волной тонких духов. — От призраков нет тени. Видишь, от меня есть!
— Решила навестить тут нас? В глуши забытого селенья?..
— Нет, я получила урок и приехала, — просто ответила Капитолина. — Теперь буду всё время с вами.
— Что ты получила? Урок?
— Да, урок. На вашем языке это… задание, поручение.
— От кого? Кто это задал тебе урок? — вдруг заподозрил неладное Воробьёв.
— Уроки задаёт Стратиг, — пояснила она. — Всем гоям без исключения. Ну а к Дарам у него особое отношение. Он нас всех любит, но вынужден посылать туда, куда выпадает рок. А мы вынуждены повиноваться року.
Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Взвизгнула появившаяся откуда-то кофемолка, зазвенели серебряные ложечки, щипчики и фарфоровые блюдца — это вместо алюминиевых солдатских кружек.
— Значит, Дара — это ты? — сообразил Воробьёв.
— Разве не знал об этом?
— Дара… Дара… И что же ты даришь?
— Любовь, — одними губами вымолвила она и добавила, как в прошлый раз: — Я приготовила нам кофе. Сколько тебе положить… сахару?
Он отрицательно мотнул головой, принял чашку из её полупрозрачных волнующих пальчиков. Подобных очаровательных голосков он наслушался, сидя в «музыкальных» комнатах и автомобилях с наушниками, когда к объекту посылали «барышню тяжёлого поведения», напичканную передающей аппаратурой. Но от этой исходил ещё какой-то особый, будоражащий дух — то ли духи обладали таким свойством, то ли обволакивающие взгляды…
— А где же Никанорыч? — спросил он, завязывая в узел собственную чувственность.
— Ушёл, — как-то бездумно бросила Капитолина-Дара. — Можно сказать, сбежал! Представляешь, разве можно сбежать от такой женщины? А он — сбежал!
— То есть как — сбежал?
— Обыкновенно, как бегут, разочаровавшись в женщине.
Воробьёву вдруг расхотелось пить кофе, но она добавила в чашку коньяку и вновь подала.
— Так тебе будет лучше, выпей. Это отличный кофе!
Помимо своей воли он взял чашку и отхлебнул. Капитолина рассмеялась.
— Говорят, мужчины с благодарностью принимают даже яд из рук Дар!
— Спасибо, — буркнул он, вспомнив, как она хладнокровно расправилась с содержателем конспиративной квартиры, куда её засадил «папа». Вот этими самыми нежными ручками уложила его в ванну, напустила пены и затем сунула туда включённый фен…
Понятно, что защищала своё достоинство, но откуда такая изобретательность, выдержка и психологическая подготовка?..
Он заставил себя проглотить кофе, благо что чашка оказалась маленькой.
— Где же он может быть сейчас? — не спросил, а подумал вслух Воробьёв.
— Сейчас?.. — она на секунду прикрыла глаза. — Сейчас он на обочине дороги… Рядом какой-то мужчина. И ещё горит огонь, кажется, машина…
— Что? — протянул он с нарастающим ощущением, что Капитолина заговаривается: Стратиг, рок, урок…
— Да, они дерутся! Катаются по земле!
— Кто — дерётся?
— Гриф! С этим мужчиной…
— Капитолина! — наполняясь внутренним холодом, прикрикнул он.
— Вот! Оба вспыхнули, как факелы! — воскликнула она почти весело. — Тушат огонь!
Воробьёв понял, что перед ним — больная женщина. Сумасшедшие глаза, нестандартное поведение, бред…
Повышенная, рвущаяся наружу сексуальность — тоже признак…
— Ну, пусть тушат, — равнодушно бросил он и встал. — Мне пора.
— Приходи, — сказала она. — Я сейчас готовлю нам ужин.
Воробьёв отошёл от двери комнаты Арчеладзе и дальше понёсся бегом. У команды Кутасова шёл «разбор полётов», обязательный после каждой операции независимо от положения и условий. Этому фанату было начхать на будущее…