— Удачи во мне через край, — сказал ему Тирион. — Освободи меня, друг, и получишь награду.
Капитан дал разрешение, и рыцарь, проехав в город, съязвил:
— Прибереги вранье для тех, кто понимает твой язык, Бес.
— Ты его понимаешь. Поверишь ты моим обещаниям или предпочтешь купить себе лордство ценой моей головы?
— Лордом я был по праву рождения. Дутые титулы не для меня.
— Других ты от моей дражайшей сестры не получишь.
— Я слышал, что Ланнистеры всегда платят свои долги.
— До последнего гроша, милорд, и ни грошиком больше. Ты получишь обещанный кусок, но благодарностью его не приправят, и вскоре ты найдешь его не слишком питательным.
— Может, я всего лишь хочу, чтобы ты поплатился за свои преступления. Тот, кто пролил родную кровь, проклят в глазах богов и людей.
— Боги слепы, а люди видят лишь то, что хотят видеть.
— Тебя я вижу хорошо, карлик. Мне и самому нечем гордиться — я навлек позор на свой дом и обесчестил отцовское имя, но убить родного отца? Как такое возможно?
— Дай мне арбалет, спусти штаны, и я покажу тебе как.
— По-твоему, я шучу?
— Вся наша жизнь — шутка. Твоя, моя, чья угодно.
Они ехали мимо торговых гильдий, рынков и бань. На площадях, где плескались фонтаны, люди за каменными столами играли в кайвассу и пили вино из высоких стеклянных бокалов. Рабы зажигали цветные фонарики. Вдоль мощеной дороги росли пальмы и кедры, на всех перекрестках стояли памятники. У многих статуй недоставало голов, но они все равно казались внушительными в пурпурных сумерках.
Их путь лежал на юг вдоль реки. Лавки здесь стали заметно беднее, вместо деревьев торчали пеньки. Булыжник под ногами коня уступил место дьяволовой траве, трава сменилась грязью цвета детского поноса. Мостики, перекинутые через впадающие в Ройн ручьи, тревожно поскрипывали. Выломанные ворота бывшего форта чернели, как беззубый рот старика, по стенам бродили козы.
Старый Волантис, сын и наследник Валирии. Король Ройна, хозяин Летнего моря, родина благородных господ и прекрасных дам. Не будем обращать внимания на стайки голых детей в переулках, на брави с мечами на боку в дверях винных лавок, на согбенных татуированных рабов, шмыгающих повсюду. Могучий Волантис, самый большой и многолюдный из всех Девяти Городов. Былые войны, правда, лишили его значительной части населения, и многие кварталы уходят обратно в ил, на котором стоит весь город. Прекрасный Волантис, город цветов и фонтанов… половина фонтанов высохла, половина прудов загнила, цветущий плющ заплел все щели и трещины, на храмах с разрушенной кровлей проросли молодые деревья.
И этот запах, висящий в жарком и влажном воздухе. В нем переплелись цветы, рыба и вроде бы слоновий навоз. Ароматы сладости, земли, мертвечины и гнили.
— Этот город пахнет, как старая шлюха, — сказал Тирион. — Как карга, поливающая сокровенные части духами, чтобы заглушить естественный запах. Заметь, я не жалуюсь. Молодые шлюхи, конечно, пахнут приятней, зато старые лучше знают свое ремесло.
— Ты в этом понимаешь больше, чем я.
— Ну еще бы. Бордель, где мы встретились, ты, никак, принял за септу? А на коленках у тебя ерзала твоя девственница-сестра?
— Придержи язык, не то я его узлом завяжу.
Тирион, у которого губа раздулась после недавнего разговора, смолчал. По дороге из Селхориса он усвоил, что тяжелая рука плохо сочетается с отсутствием чувства юмора. Мысли его перешли к ядовитым грибам в носке сапога — рыцарь не слишком тщательно его обыскал. Этот выход у него по крайней мере остался: живым Серсея его не получит.
Ближе к югу признаки благосостояния появились вновь. Голые ребятишки пропали, брави в дверях были одеты куда приличнее, в гостиницах можно было заночевать, не боясь, что тебе перережут глотку, фонари качались на чугунных столбах. Улицы стали шире, дома богаче. Стеклянные купола, венчавшие некоторые строения — синие, красные, зеленые и пурпурные — красиво светились, когда в них зажигали огни.
Но нечто в здешнем воздухе все-таки тревожило Тириона. К западу от Ройна, где расположена гавань, морякам и купцам стараются услужить всеми средствами, а вот на восточном берегу чужеземцев не привечают.
На первого слона, который им встретился, карлик уставился во все глаза. В ланниспортском зверинце тоже жила слониха, но она умерла, когда ему было семь лет, а это страшилище было раза в два больше.
Чуть дальше по улице катилась нарядная тележка, запряженная белым слоном меньшей величины.
— Коляска, которую везет не лошадь, а слон, называется так же — коляской? — Не получив ответа, Тирион снова умолк и стал созерцать белый круп слона-карлика.
Их, как оказалось, в Волантисе было полным-полно. Ближе к Черной Стене и людным кварталам у Длинного моста Тирион насчитал целую дюжину. Большие серые с башенками на спине тоже попадались нередко. Полуголые рабы грузили лопатами на телеги дымящиеся кучи навоза. Татуировки у них на щеках изображали мух, тучами сопровождавших повозки. «Самое занятие для моей дражайшей сестрицы, — решил Тирион. — Ей бы очень пошли лопатка и мухи на розовых щечках».
Конь теперь еле плелся — почти все, кто ехал и шел по речной дороге, направлялись на юг, и рыцарь напоминал бревно, подхваченное течением. У девяти из каждых десяти человек имелись на щеках рабские метки.
— Сколько рабов… Куда они все идут?
— Красные жрецы на закате зажигают свои костры. Верховный произнесет проповедь. Я бы свернул куда-нибудь, но к Длинному мосту не попадешь, не проехав мимо красного храма.
Еще через три квартала улица влилась в огромную освещенную площадь. Смилуйтесь, Семеро, — этот храм в три раза больше Великой Септы! Колонны, ступени, купола, башни точно вытесаны из одной колоссальной скалы не меньше чем холм Эйегона. Стены выкрашены в разные оттенки красного, оранжевого, желтого и золотого, переходящие один в другой, как облака на закате. Стройные башни, устремленные в небо, похожи на языки пламени.
На храмовой лестнице горели два громадных костра. Между ними на столбе из красного камня стоял Бенерро, верховный жрец. Каменный мостик соединял его постамент с террасой, где расположились священнослужители более низкого ранга — жрецы и жрицы в красном, послушники в бледно-желтых и оранжевых одеяниях.
Площадь была битком набита народом. Многие прикололи к рукавам или повязали на лоб красные лоскуты, и все взоры были прикованы к верховному жрецу Рглора.
— Дорогу, — ворчал рыцарь, пробираясь на коне сквозь толпу. — Посторонитесь.
Его пропускали неохотно, провожая руганью и возмущенными взглядами.
Бенерро, чей звонкий голос разносился по всей площади, был высоким, худым, с аскетическим молочно-белым лицом. Ярко-красная татуировка в виде языков пламени покрывала всю его бритую голову, огибая глаза и безгубый рот.