После этого лорд Джон Коннингтон умрет со спокойной совестью.
Слух пронесся по лагерю словно горячий ветер. «Она идет! Ее войско уже выступило в Юнкай, чтобы предать город огню, а людей мечу, а мы идем на север, наперерез ей».
Лягуха узнал это от Дика-Соломинки, тот от старого Костяного Билла, а тот от пентошийца Мирио Миракеса, чей двоюродный брат прислуживал Принцу-Оборванцу.
— Чашник слышал это в командном шатре из уст самого Кагго, — уверял Дик. — Мы выступим еще до конца дня, вот посмотришь.
Так оно и вышло. Принц-Оборванец через капитанов и сержантов дал приказ снимать палатки, грузить мулов, седлать коней и отправляться в поход.
— В город нас юнкайские ублюдки не пустят — больно им надо, чтоб мы ихних дочек щупали, — предсказывал Бакк, косоглазый мирийский арбалетчик, чье имя значило «боб». — Там нас снабдят провизией, может, и лошадей поменяют, и двинем мы в Миэрин плясать с королевой-драконихой. Шевелись, Лягуха, и наточи хорошенько хозяйский меч — он ему скоро понадобится.
В Дорне Квентин Мартелл был принцем, в Волантисе купецким приказчиком — на берегах залива Работорговцев он стал Лягухой, оруженосцем лысого дорнийского рыцаря по прозвищу Зеленорыл. Собственную кличку Квентин получил за резвость, с которой выполнял приказы своего рыцаря, — так, мол, и скачет.
Даже командир их отряда пользовался прозвищем вместо имени. Некоторые из Вольных Отрядов родились в век крови и хаоса, последовавший за Роковым Днем, другие появились вчера, и никто не знал, доживут ли они до завтра. У Сынов Ветра за всю тридцатилетнюю историю был один-единственный командир, Принц-Оборванец — пентошиец знатного рода с грустными глазами, никогда не повышающий голоса. Поверх серебристо-серой, в тон волосам, кольчуги он носил плащ, сшитый из ярких лоскутьев: голубых, пурпурных, красных, золотистых, зеленых, бордовых, алых — все они сильно выгорели на солнце. Дик рассказывал, что Оборванца в возрасте двадцати трех лет выбрали новым принцем Пентоса — через несколько часов после казни старого. Услышав об этом, он опоясался мечом, сел на любимого скакуна и бежал на Спорные Земли. Послужив в Младших Сыновьях, Железных Щитах и Воинах Девы, он вместе с пятью собратьями по оружию основал Сынов Ветра. Из этих шести основателей только он один и оставался в живых.
Как знать, что в этой истории правда, а что вымысел. Лягуха, записавшись в отряд, видел командира лишь издали. Трое дорнийских рекрутов затерялись среди двух тысяч других новобранцев.
«Какой я оруженосец? — вознегодовал Квентин, когда Геррис предложил прибегнуть к этой уловке. В отряде Герриса звали Герольд-Дорниец, чтобы не путать с двумя другими Герольдами — Красноспинным и Черным, — а иногда и Дринк из-за случайной обмолвки здоровяка. — Шпоры мне достались не просто так — я такой же рыцарь, как ты».
Геррис, однако, был прав. Они с Арчем обязались охранять Квентина, а это значило, что Квентин должен держаться поближе к здоровяку.
«Арч из нас троих лучший боец, — указал Дринквотер, — но жениться на драконьей королеве можешь лишь ты один».
Жениться ли, сразиться — встречи в любом случае ждать недолго. Чем больше Квентин слышал о Дейенерис Таргариен, тем сильнее страшила его эта встреча. Юнкайцы уверяли, что она кормит своих драконов человеческим мясом и купается в крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Бакк над этим смеялся, но сам только и делал, что рассказывал о любовных похождениях серебряной королевы. «Один ее капитан происходит из рода, где у мужчин члены длиной в целый фут, но ей и такого мало. У дотракийцев она привыкла с жеребцами сношаться, поэтому ни один человек не может ей угодить». А Книжник, волантинец, вечно читавший какие-то ветхие свитки, стоял на том, что Дейенерис безумна и убивает всех без разбору. «Кхал убил ее брата, чтобы сделать ее королевой, а она убила самого кхала, чтоб стать кхалиси. Они приносит кровавые жертвы, лжет как дышит и со своими обращается как с врагами. Нарушает перемирия, пытает послов… У нее это в крови, отец тоже был сумасшедший».
Весь Вестерос знал, что Эйерис Второй был безумец. Он изгнал двух своих десниц и сжег третьего. Неужели ему, Квентину, придется взять в жены убийцу? Принц Доран ничего об этом не говорил.
Лягуха был рад убраться из Астапора — Красный Город, по его мнению, мало чем отличался от ада. Юнкайцы закупорили взломанные ворота, чтобы мертвые и умирающие оставались внутри, но то, что Квентин Мартелл видел на красных кирпичных улицах, обещало остаться с ним до конца его дней. Река, забитая трупами. Жрица в изорванном облачении на колу, окруженная роем зеленых мух. Окровавленные грязные люди на грани смерти. Дети, дерущиеся из-за поджаренных наспех щенков. Нагой король Астапора, терзаемый в яме стаей голодных собак. И пожары, сплошные пожары. Он закрывал глаза и видел, как клубится дым над кирпичными пирамидами, что выше всех замков Вестероса, известных ему.
При южном ветре гарью пахло и здесь, в трех милях от города. Астапор продолжал дымиться за своими красными стенами, хотя почти все большие пожары догорели сами собой, и пепел порхал в воздухе подобно жирному снегу. Скорей бы уйти.
— Давно пора, — соглашался и здоровяк — он играл в кости с Бобом, Книжником и Костяным Биллом и проигрывал, как всегда. — Как, Лягуха, отскреб мою кольчугу от крови? — Наемники полюбили Зеленорыла, который делал ставки столь же азартно, как дрался, вот только в игре ему везло куда меньше.
— Отскреб, сир. — Кольчуга у рыцаря была старая, тяжелая, много раз латанная. То же относилось к шлему, латному вороту, наручам, перчаткам и прочим частям его разрозненных доспехов. У Лягухи с этим обстояло немногим лучше, у сира Герриса много хуже. Оружейник называл все эти латы в целом «отрядным железом». Сколько человек до Квентина погибли в этой броне, ведали только боги. Собственные доспехи Квентина и его спутников остались в Волантисе вместе с золотом и настоящими именами. Состоятельные рыцари из благородных домов не поступают в наемники за Узким морем — если, конечно, они не изгнанники, запятнавшие свою честь. «Представимся лучше бедняками, чем злодеями», — решил Квентин, когда Геррис все это ему объяснил.
На то, чтобы сняться с лагеря, у Сынов Ветра ушло меньше часа.
— Мы выступаем, — провозгласил Принц-Оборванец с высокого серого коня на классическом валирийском, который, хоть с пятого на десятое, понимали почти все. Попона на жеребце, как и плащ всадника, была сшита из верхних камзолов тех, кого убил командир. Оборванцу уже перевалило за шестьдесят, но в седле он держался прямо, и голос его был слышен во всех концах поля. — Астапор мы лишь надкусили, пировать будем в Миэрине.
Наемники откликнулись громким «ура». На копьях развевались вымпелы голубого шелка, впереди несли раздвоенные штандарты, синие с белым.
Трое дорнийцев орали вместе со всеми — молчание могли счесть подозрительным. Лишь когда Сыны Ветра двинулись на север вслед за Красной Бородой и Дикими Котами, Лягуха поравнялся с Герольдом-Дорнийцем и сказал на общем языке Вестероса: