За мной, отстав не более чем на два шага, последовал Сэмпсон.
– Я слежу за ними, – тихо сообщил он. – Все стоят на месте.
– Это уже не имеет значения, – буркнул я. – Мне надо убедиться, что ее тут нет.
Когда я направлялся к некрашеным выщербленным ступеням, мне навстречу вышла пожилая женщина с длинными и невероятно спутанными седыми волосами. Вокруг ее глаз были видны бордовые круги.
– Пойдем со мной, – вздохнула она. – Пойдем. Тебе не надо брать оружие.
Впервые за многие месяцы я позволил надежде осторожно войти в мое сердце. Правда, на это у меня было не слишком много причин. Я довольствовался только неясными слухами, что где-то здесь держали какую-то женщину помимо ее воли. Вот и все.
Услада. Это что-то приятное и милое. Возможно ли, что так местные жители прозвали Кристину?
Женщина, прихрамывая, обошла угол дома и направилась туда, где начинались густые кусты, деревья и заросли папоротника. Так мы пробирались через них примерно ярдов шестьдесят или семьдесят и вскоре вышли к свободному пространству, где расположилось с полдюжины маленьких хибар. Здесь моя провожатая остановилась. Я обратил внимание на то, что домики были искусно выстроены из бамбука и гофрированного железа.
Женщина снова двинулась вперед и остановилась у предпоследней хижины.
Затем она демонстративно достала ключ, который, как выяснилось, был привязан кожаной лентой к ее поясу. Она вставила ключ в грубый висячий замок и повернула его.
Затем женщина толкнула дверь, и та жалобно скрипнула ржавыми петлями.
Я заглянул внутрь и увидел аккуратную маленькую комнатку. На стене черной краской кто-то вывел: «Господь – мой пастырь».
Но здесь не было ни души.
Ни Услады.
Ни Кристины.
Я закрыл глаза и почувствовал, как только теперь полное отчаяние и разочарование начинают обволакивать все мое тело.
Прошло несколько секунд, и я открыл глаза, не понимая, зачем понадобилось приводить меня сюда, в эту старую полуразвалившуюся хижину в лесу. Сердце мое разрывалось на части. Что это? Очередная западня?
Неужели снова Ласка? Возможно ли, что он сейчас находится здесь?
В этот момент из-за небольшой ширмы в конце комнаты кто-то вышел мне навстречу. Я почувствовал, что очутился в состоянии невесомости. Из горла у меня вырвался слабый хрип.
Я даже не знаю, чего я мог ожидать в этой хижине, но только не то, что увидел. Сэмпсон поддержал меня сильной рукой, но я практически не почувствовал его прикосновения. В единственное окно попадал дневной свет, и сейчас в этой солнечной дорожке стояла Кристина. Честно говоря, я уже и не чаял встретиться с ней.
Конечно, она сильно похудела, у нее отросли волосы, которые она заплела в косички. Но глаза ее остались точно такими же, какими я их помнил – большими и карими. Поначалу никто из нас не был в силах произнести ни слова. По-моему, я переживал самый невероятный момент в своей жизни. Все вокруг почему-то начало двигаться и кружиться, а мне вдруг стало зябко. И еще казалось, что в комнате установилась какая-то невероятная тишина.
Кристина держала в руках светло-желтое одеяло, и мне была видна головка укутанного младенца. И хотя ноги у меня подкашивались, и я в любую секунду мог рухнуть на пол, все же я осмелился и сделал несколько шагов навстречу Кристине. Теперь мне даже стало слышно, как тихо посапывает дитя.
– Кристина… Кристина… – с трудом выдавил я. Следы наполнили ее глаза, а потом и мои тоже. Мы оба двинулись друг к друг другу, и я неловко обнял ее. Ребенок проснулся и теперь переводил свой взгляд от меня к Кристине.
– Это наш ребенок. И он, возможно, спас мне жизнь. Он весь в тебя, – сообщила Кристина. Потом мы поцеловались, очень нежно и осторожно. Мы снова растаяли при виде друг друга, и никто из нас пока что не мог поверить, что все это происходит на самом деле.
– Я назвала его Алекс. Так что ты всегда был рядом со мной, – добавила Кристина. – Ты никогда не покидал меня.
Он называл себя Фредериком Ньюманом, и сам он любил величаться «гражданином европейского содружества», не отдавая предпочтения ни одной конкретной стране. Правда, если его спрашивали о родине, Фредерик утверждал, что он немец. Он брил голову наголо, что придавало ему довольно суровый внешний вид, но так он производил большее впечатление. Что было Ньюману только на руку.
Его обязательно запомнят таким: «высокий, худой и лысый». Кто-то мог сказать о нем так: «Интересный мужчина, похожий на художника или просто человека искусства». И действительно, кое-кто мог видеть его на той неделе в районе Челси в Лондоне. Он хотел, чтобы его запомнили. Это было очень важно.
Он прогуливался по Кингз-роуд и Слоан-стрит, делая какие-то незначительные покупки. А возможно, просто внимательно изучал витрины.
Выйдя на Кенсингтон-Хай-стрит, он зашел в кинотеатр.
После этого посетил книжную лавку в Уотерстоуне.
По вечерам он заходил в «Кингз-Хед», где пропускал пару кружек доброго пива. Но даже в пабе он держался в стороне от завсегдатаев, стараясь не вступать ни в какие дискуссии.
В голове Фредерика зрел грандиозный план. Начиналась новая игра.
Как-то днем он приметил на улице Люси с двойняшками. Он наблюдал за ними с безопасного расстояния через улицу. Никаких проблем, он никому не мешает.
Однако ему было очень трудно сдержаться и не поддаться искушению. В голове словно завертелись игральные кости. И когда они остановились, то перед мысленным взором Фредерика выпало именно такое число, которое он задумал.
Постепенно он приближался все ближе и ближе к своей семье, из осторожности стараясь отворачиваться. Однако в это же время краем глаза продолжал наблюдать за Люси и девочками, которые, возможно, представляли для него сейчас даже большую опасность.
Люси рассматривала шотландского лосося. И вот она увидела его самого – он был уверен в этом, – но не могла понять, кто же это такой. Девочки тоже не узнали отца. Тупые, безмозглые создания – точные копии своей мамочки.
Итак, игра начиналась снова. Как это приятно! Ведь ему столько времени приходилось воздерживаться от нее. Деньги он хранил в Швейцарии. Ему пришлось совершить трудное путешествие по Карибскому морю, после того как он еле уцелел на Ямайке. Он сразу отправился на Сан-Хуан, и там ему тоже захотелось действовать. Но потом он пришел к решению и отправился в турне по Европе. Рим, Милан, Франкфурт, Дублин и вот, наконец, родной Лондон. За все время этого долгого пути он, может быть, раза два всего-то и оступился. Сейчас его можно было по праву назвать осторожным малым.