– М-м-м, – промычал поселившийся во мне в последнее время мудрец, опасавшийся чрезмерного проявления эмоций.
Кейт благоразумно не обратила на меня внимания и продолжала гнуть свою линию.
– Итак, я начинаю… Алекс, мы оба в настоящий момент очень боимся каких-либо привязанностей в нашей жизни. Слишком боимся, ты и я, как мне кажется. – Она осторожно прощупывала почву. Понимала, что для меня это чрезвычайно опасная территория, и была права.
Я вздохнул. Думаю, мне в тот момент не слишком хотелось влезать во все это, но я бросился в бой.
– Кейт, я мало что рассказывал тебе о Марии… Мы очень любили друг друга все шесть лет, до самого дня ее гибели. Дело вовсе не в том, что помнится только хорошее. Я всегда говорил себе: «Господи, как же мне повезло, что я встретил ее». И Мария испытывала то же самое. – Я улыбнулся. – Во всяком случае, она так мне говорила. Да, ты права, я действительно боюсь новых привязанностей. А больше всего боюсь потерять человека, которого снова так же глубоко полюблю.
– Я тоже боюсь потерять, Алекс. – Я едва расслышал, так тихо произнесла эти слова Кейт. Иногда она становилась очень застенчивой, и это было удивительно трогательно. – Знаешь, в каком-то стихотворении есть такая волшебная строка, волшебная для меня, конечно. «Все, что я любил, у меня отняли, но я не умер».
Я взял ее руку и осторожно поцеловал. В тот момент меня переполняла нежность к Кейт.
– Я знаю эту строчку, – сказал я. Я заметил в ее карих глазах немой вопрос. Может быть, нам действительно следовало разобраться в том, что начиналось между нами. Отважиться на это, пойти на риск.
– Позволь мне еще кое-что тебе сказать. Еще одно признание, которое нелегко сделать. На этот раз не слишком приятное.
– Я жажду услышать его. Я жажду услышать все, в чем ты готова открыться мне.
– Я все время боюсь, что умру так же, как мои сестры. Что у меня тоже будет рак. Во мне словно заложена бомба замедленного действия, которая может взорваться в любой момент. Алекс, я так боюсь оказаться рядом с кем-то, а потом повиснуть тяжелой ношей у него на шее. – Кейт глубоко вздохнула. Ей было наверняка очень трудно все это высказать.
Мы сидели в ресторане долго и держались за руки. Пили портвейн. Оба притихли, пытаясь привыкнуть к новой мощной волне чувств, захлестнувшей нас.
После ужина мы пошли обратно к ней домой на Чепел-Хилл. Первое, что я сделал, это проверил, нет ли в доме непрошеных гостей. Пока мы ехали в машине, я все время пытался уговорить ее остановиться на ночь в гостинице, но она, как всегда, сказала твердое «нет». У меня по поводу Казановы и его игр начинались параноидальные симптомы.
– Какая же ты упрямая, – сказал я, проверив вместе с ней все окна и двери.
– Глубоко независимая. Это звучит гораздо лучше, – парировала Кейт. – Это чувство возникает у всех, кто получает черный пояс каратэ. Второй дан. Так что берегись.
– Ладно. – Я рассмеялся. – Но у меня преимущество в лишних восемьдесят фунтов.
Кейт покачала головой.
– Это тебе не поможет.
– Наверное, ты права. – Я расхохотался во все горло.
Никто не прятался в квартире в Старушкином закоулке. Никого там не было, кроме нас двоих. И это, наверное, было самое страшное.
– Прошу тебя, не убегай сразу. Побудь немного. Пока не захочешь уйти. Или должен будешь, – попросила Кейт.
Я все еще стоял у нее в кухне, неловко засунув руки в карманы.
– Нет такого места, куда мне хотелось бы уйти, – сказал я. Я был слегка на взводе и нервничал.
– У меня есть бутылка «Шато де ла Шез». Кажется, так называется. Стоит всего девять долларов, но вполне приличное. Я купила его специально к этому вечеру, хотя тогда еще этого не знала. – Кейт улыбнулась. – Это было три месяца назад.
Мы устроились на диване в гостиной. Комната была уютная, но несколько старомодная. Черно-белые фотографии сестер и матери развешаны по стенам. Самые счастливые для Кейт времена. Меня поразил снимок, на котором была изображена она сама в розовом форменном платье официантки ресторана на стоянке грузовиков, где она работала, чтобы оплатить учебу. Вот, оказывается, насколько важна была для нее учеба в медицинской академии.
Вероятно, в том, что я рассказал Кейт о Джеззи Фланаган больше, чем хотел, было виновато вино. Это была моя единственная серьезная любовная связь после смерти Марии. Кейт рассказала мне о своем приятеле Питере Макграте – преподавателе истории в университете Северной Каролины. Когда она рассказывала о Питере, я с тревогой подумал, что он может быть одним из подозреваемых, которого мы слишком быстро смели со счетов.
Это дело не давало мне покоя, не выходило из головы даже на одну ночь. А возможно, я просто хотел снова спрятаться за работу. Так или иначе, я решил про себя проверить этого доктора Питера Макграта потщательнее.
Кейт потянулась ко мне, и мы поцеловались. Наши губы были как будто созданы друг для друга. Мы и раньше уже этим занимались – целовались то есть, – но никогда еще так хорошо не получалось.
– Может быть, останешься на ночь? Прошу тебя, останься, – прошептала Кейт. – Хотя бы на эту ночь, Алекс. Нам ведь не нужно ничего бояться, правда, Алекс?
– Нет, конечно, не нужно, – шепнул я в ответ, чувствуя себя сопливым школьником. А может быть, так и должно быть?
Я не знал, что делать дальше, как дотронуться до Кейт, что говорить, чего не делать. Только прислушивался к ее тихому дыханию. И тогда решил, пусть все идет своим чередом.
Мы снова поцеловались, да так нежно, что я не помню в своей жизни такого поцелуя. Мы оба хотели друг друга. Но в этот момент были слишком уязвимы.
Мы пошли с Кейт к ней в спальню. Долго обнимались. Переговаривались шепотом. Спали вместе. Но любовью в ту ночь не занимались.
Мы были самыми близкими друзьями и не желали разрушить эту дружбу.
Наоми казалось, что она окончательно сходит с ума. Она только что, будто наяву, видела, как Алекс убивает Казанову, хотя точно знала, что этого не может быть. Своими собственными глазами видела, как он выстрелил. У нее начинались галлюцинации, и противиться им она была не в силах.
Временами она разговаривала сама с собой. Звук собственного голоса успокаивал.
Наоми устроилась в кресле в своей темной тюремной камере и задумалась. Скрипка была при ней, но она уже давно не играла. Теперь ее тревожило и пугало новое предположение. А вдруг он больше не придет?
Может быть, Казанову схватили, а он не сказал полиции, где держит своих пленниц. Ведь это его главный козырь, так? Его великая тайна. Его последняя соломинка и основная ставка.
А может быть, его уже убили в перестрелке. Каким образом полиция найдет ее и остальных, если он мертв? «Что-то случилось», – думала она. Он ни разу не появился здесь за последние два дня.