Черт возьми, откуда они все узнают?
Я мог лишь догадываться о причинах и степени развития душевной болезни Мэри Вагнер, как и о том, какие муки она ей причиняла. Для серьезного психологического обследования у меня не было времени — мое участие в расследовании подходило к концу. Честно говоря, я не знал, радоваться этому или нет.
Вопрос о безумии Мэри повис в воздухе. В тот же день полиция обыскала ее дом и нашла все необходимые улики. Под старым одеялом на чердаке обнаружили «вальтер», и предварительная баллистическая экспертиза показала, что именно его использовал преступник. Кроме того, криминалисты отыскали пачку детских наклеек и, самое главное, семейные фотографии, украденные у Марти Лавенстайн-Белл и Сьюзи Картулис. Майкл Белл и Джованни Картулис подтвердили, что снимки принадлежали их женам.
— Но важнее всего то, — сообщил Фрэд ван Олсбург группе агентов, собравшихся в его служебном кабинете, — что полдень уже прошел, а никаких эксцессов не случилось. Нет ни новых жертв, ни писем. Все закончено. Теперь мы можем сказать это с полной уверенностью.
Настроение в комнате было мрачновато-торжественным. Все радовались, что дело осталось позади, однако его угрюмая атмосфера продолжала витать над участниками следствия — так же, как в коридорах штаб-квартиры ФБР все еще бродил призрак Вашингтонского Снайпера. В глубине души у каждого из нас осталось чувство неудовлетворенности — хороший стимул для будущей работы.
— Алекс, вы нам здорово помогли, — обратился ко мне ван Олсбург. — Ваш вклад в раскрытие дела трудно переоценить. Теперь я понимаю, почему Рон Бернс так неохотно отпускает вас из Вашингтона.
По комнате прокатились неловкие смешки. Агент Пейдж потянулся из заднего ряда и похлопал меня по плечу. Если парень сохранит свое прежнее рвение к работе, в Бюро его ждет славная карьера.
— Я бы все-таки хотел взглянуть на последние улики. И если можно, еще раз побеседовать с Мэри Вагнер, — заметил я, возвращаясь к тому, что казалось самым важным для меня.
Ван Олсбург покачал головой:
— Нет необходимости.
— Я вполне мог бы задержаться на день-другой…
— Не стоит беспокоиться. Пейдж и Фуджихиро разберутся с мелкими деталями. А если нам снова понадобится ваша помощь, есть ведь скоростные рейсы, верно?
В его дружелюбном тоне было что-то напускное.
— Фрэд, Мэри Вагнер не станет говорить ни с кем, кроме меня. Она мне доверяет.
— Так было раньше, — возразил ван Олсбург. — Но не факт, что будет дальше.
Последняя фраза прозвучала грубовато.
— И все-таки я единственный, которому она может открыться. У полиции, насколько я слышал, ничего не получается.
— Повторяю — если вы нам понадобитесь, мы вызовем вас из Вашингтона. Я уже обсуждал это с директором Бернсом, и он не против. Лучше отправляйтесь домой, к своей семье. У вас есть дети, правда?
— Да.
Час спустя, когда я собирал чемодан в отеле, меня поразила одна мысль. Мне не терпелось поскорее добраться до дома. Я с огромным облегчением возвращался в Вашингтон, зная, что не придется улетать оттуда на следующий же день. Но — и это было чертовски важное «но» — почему в кабинете ван Олсбурга я ни разу не вспомнил о доме? Какие шоры я постоянно ношу на глазах, сам того не замечая? И что еще должно случиться, пока я не начну соображать, что к чему?
По дороге в аэропорт меня вдруг осенило: детские наклейки были исписаны буквами А и Б. Теперь я понял, что они означают. Так звали вымышленных детей Мэри Вагнер — Эшли, Адам и Брендан. Две А и одна Б.
Перед вылетом из Лос-Анджелеса я позвонил в Бюро и сообщил о своей догадке.
Рассказчик решил остановиться. Все. Его история закончена, и никто не узнает правды. Занавес. По этому случаю он устроил вечеринку вместе со своими лучшими друзьями с Беверли-Хиллз. Он объяснил, что получил заказ на сценарий от одного крупного режиссера — крутой триллер по знаменитому бестселлеру. У него есть право менять все, что захочет, но подробности пока в секрете. Режиссер — парень со странностями, так что лучше ему не перечить. Однако проект будет грандиозным, это точно.
Приятели приняли все за чистую монету, что лишний раз доказало ему, насколько плохо они его знают. Проклятие, его лучшие друзья — и те ни черта не понимают! Никому и в голову не приходило, что он может быть убийцей. Поразительно, невероятно, но факт. Никто о нем ничего не знал.
Пирушка состоялась в пивном баре «Змеюки Пита», небольшом заведении на Мелроуз-авеню, где они частенько сиживали в дни его юности. У них даже было что-то наподобие воображаемого футбольного клуба, когда он только что приехал в город после окончания университета, чтобы стать актером и заодно пописывать сценарии, но в любом случае работать честно и всерьез, а не зашибать деньги всякой ерундой.
— Пиво за мой счет, — говорил он заходившим в бар товарищам, — плюс бесплатное вино для каждого гомика в нашей компании. Ну что, кто-нибудь хочет винца?
Само собой, они пили лишь пиво — все четырнадцать парней, явившихся на вечеринку. Друзья были рады увидеть его живым и здоровым и от души поздравляли с большим заказом — хотя кое-кто честно признался, что здорово завидует. Ему тут же придумали прозвище — Блокбастер.
В половине третьего он, Дэвид, Джонни и Фрэнки сидели в баре, обсуждая новый фильм. Потом все вывалили на улицу и стали обниматься у роскошного «бентли» Джонни — ну, и кто из них после этого Блокбастер? — который тот купил на барыши с его последнего продюсерского проекта, сверхприбыльного боевика, собравшего четыреста миллионов в мировом прокате. А что он такого, собственно, сделал? Приобрел права на какой-то дерьмовый «графический роман» за полсотни тысяч, а затем подписал контракт со студией на десять миллионов. Гениально, верно? Конечно, гениально — потому что сработало.
— Ты клевый парень, Джонни! Я тебя обожаю! Ты самый крутой, самый хвастливый, самый несносный сукин сын на свете! И ты тоже, Дэвид! — заорал он, когда серебристый «бентли» прожужжал мимо них и двинулся на запад.
— Сукин сын, точно, — проревел в ответ Дэвид. — Но я хочу быть и крутым, и хвастливым, и несносным! И талантливым тоже. Только поэтому я до сих пор торчу в этом городишке.
— До встречи, дружище! Рад был повидаться!
— Пока, Блокбастер! Чертов писака!
— Я просто рассказчик! — воскликнул он вдогонку.
Он кое-как добрался до своего автомобиля — старого, подержанного «БМВ». Никаких «шевроле». Господи, сколько же он выпил! Как там говорят? Пьяному море по колено. В голове крутилась песенка Джимми Хендрикса «Ветер плачет о Мэри». Жаль, никто не поймет, почему это так смешно.
Неожиданно он разрыдался — просто не мог остановиться, сел на лужайку перед чьим-то домом и, опустив голову, заревел как младенец.