Как ни суди, это был необычный вечер.
После обеда, когда мужчины остались за столом, чтобы выпить портвейна, а дамы перешли в гостиную, где должны были подать чай, Джейн отозвалась о своём госте в самых восторженных выражениях.
– Я чувствую себя просто ужасно, – призналась она, когда иссяк поток дифирамбов несравненному Саймону, – за всю грязь, которую вылила на него нынче утром! Ты ведь знаешь его гораздо лучше меня и наверняка решила, что я сошла с ума!
– Вовсе нет. Ты ведь сама сказала этим утром, что Саймон может ослепить кого угодно своими манерами и лестью. Но это ещё не говорит о том, что у него нет скрытых изъянов.
– Как у любого мужчины, – подхватила Джейн, посмотрев на Каро с заговорщической улыбкой.
– Несомненно. Но я все равно хочу поблагодарить тебя за этот вечер, – заметила Кэролайн. Она нарочно постаралась увести разговор от мужских изъянов. Джейн непременно принялась бы жаловаться на изъяны своего мужа и мужей вообще, а там недолго вспомнить и про усопшего мужа самой Кэролайн. – Я давно не проводила время с таким удовольствием.
– Пожалуйста, обедай с нами, когда захочешь! Я должна извиниться за то, что не предложила тебе этого с самого начала!
– Тебе нет нужды извиняться, В конце концов, гувернантка – это не член семьи. Кстати, твои дети делают потрясающие успехи. Тебе не помешало бы как-нибудь заглянуть к нам на урок и послушать, как они отвечают.
– Конечно, я загляну. А ты лучше расскажи мне ещё о своей подруге из Брюсселя. По-моему, она была выдающейся женщиной!
Понимая, что Джейн никогда не испытывала особого интереса к наукам, Кэролайн послушно сменила тему беседы:
– Я говорила тебе о том, что она побывала в гареме у султана Константинополя?
– Ух ты! Вот это да!
И Кэролайн пустилась в описание многочисленных похождений Флоры, исследовавшей жизнь женщин в турецком гареме.
– У меня нет слов! – выдохнула Джейн, когда Кэролайн умолкла. – Даже одно её имя звучит необычно. Подумать только, какая жизнь: Константинополь, трагическая гибель мужа, гарем, дворцовые интриги. – Она с завистью вздохнула. – По сравнению с этим наше существование в Йоркшире кажется попросту жалким.
– А вот Флора наверняка сочла бы твою жизнь полной безыскусной прелести. Она до конца сохранила самые тёплые воспоминания о том, как росла в поместье её бабушки где-то во Франции.
– Она умерла такой молодой! – пробормотала Джейн.
– Она никогда не отличалась крепким здоровьем. А суровые обстоятельства, забросившие Флору в Брюссель, окончательно сломили её силы.
– Ты имеешь в виду жестокое преследование со стороны родных её мужа, оставшихся в Португалии?
– Да. Когда они лишили её денег и крова, ей пришлось самой искать способ существования. Тем не менее она никогда не падала духом. До самого последнего вздоха она верила в свою счастливую звезду.
– Это кто же у нас такой упорный? – поинтересовался Саймон, входя в гостиную с полным графином.
– Флора.
– Ага, твоя подруга из Брюсселя. Мы подумали, что вы, леди, не откажетесь от хорошего портвейна.
– Это из особого запаса, – добавил Йен, входя следом за Саймоном. – И он действительно чертовски хорош.
Судя по яркому румянцу, Йен уже успел изрядно выпить, тогда как Саймон выглядел абсолютно трезвым.
Вскоре Джейн с Йеном пустились в долгую дискуссию о том, какие бокалы следует подавать для портвейна, и Саймон воспользовался возможностью налить вина в бокал Кэролайн. Он подошёл к ней, подал портвейн и сказал с улыбкой:
– Они могут спорить хоть до второго пришествия – меня это не волнует.
– Ты неплохо справляешься, – небрежно заметила она, окинув его взглядом.
– У меня на это есть причина.
– Что, уже считаешь минуты? – усмехнулась Кэролайн.
– Не минуты, дорогая, – секунды…
– Саймон, – взмолилась она шёпотом, чувствуя, как по спине пробежал холодок, – пожалуйста, не надо!
– Им не до нас. Спорим, они ничего не заметят, даже если я тебя сейчас поцелую?
И он подался вперёд, заставив её испуганно вжаться в кресло.
– Не смей!
Она так напряглась всем телом, что пышные груди, едва прикрытые низким декольте, вызывающе приподнялись. Саймон сжал кулаки, боясь невольно прикоснуться к этим упругим полусферам.
– Вечер слишком затянулся, – прошептал он. – И я так измучен, что готов осмелиться и не на такое!
Она совсем растерялась. Её бросало то в жар, то в холод, и напряжённые от волнения соски стала раздражать даже тонкая ткань платья.
– Пожалуйста, Саймон!
Она просила его остановиться, но выглядело это так, словно возбуждённые груди молили о новых ласках. Чувствуя, что разбуженная страсть вот-вот вырвется на свободу, он поспешно отступил.
– Попробуй этот портвейн. Думаю, он тебе понравится, – произнёс Саймон, с особенной тщательностью выговаривая каждый звук.
И отошёл в сторону, пока не стало поздно.
По мере того как Йен пьянел все больше, он пускался в рассуждения на самые отвлечённые темы, то и дело путаясь в собственных мыслях.
Саймон почти не отвечал. Он затаился в своём углу гостиной, напряжённый, нетерпеливый, и поглядывал то на часы, то на чересчур общительных хозяев.
Кэролайн тоже сидела как на иголках, хотя предпочла бы не испытывать такого нетерпения. Столь откровенное стремление оказаться с Саймоном в постели приравнивало её к остальным жертвам его чар. А список этих жертв был слишком длинным. И пока Йен бубнил и бубнил без конца какую-то чушь, она честно старалась восстановить свой здравый смысл или хотя бы взять под контроль разбушевавшиеся чувства.
Все эти попытки заранее были обречены на провал, так как Саймон то и дело подмигивал ей украдкой под аккомпанемент невнятных монологов Йена. Каждый раз она готова была подпрыгнуть, и всё повторялось снова.
Наконец, когда Йен в третий раз захотел описать несравненные стати своей новой гончей, Джейн сказала:
– Все, Йен, довольно. Пойдём спать, пока ты ещё можешь подняться с кресла.
– Я могу подняться, я могу ходить, – гордо ответил он, встал и чуть не рухнул ничком на ковёр.
Саймон тут же оказался на ногах и успел подхватить его в самый последний момент.
– Я позову слуг, – спокойно сказала Джейн, как будто это случалось не впервые. – Ты бы не мог подержать его ещё немного, Саймон?
– Может, я сразу отнесу его наверх? – предложил он. Саймон был готов на что угодно, лишь бы положить конец этой затянувшейся пытке гостеприимством.