— Помогите! Воры! Помогите! — Лало понимал всю тщетность своих призывов, но продолжал кричать. Потом взмахнул ножом; сверкнув в темноте, нож вонзился во что-то мягкое. Лало услышал стон и нажал сильнее, но рука его вдруг онемела от боли; удар был так силен, что нож вылетел из нее и со звоном упал на мостовую. Лало попытался как-то защитить голову второй рукой и услышал смех — то ли напавших на него бандитов, то ли посетителей «Единорога».
«Ну почему это случилось со мной именно сейчас? — растерянно думал Лало, буквально припечатанный к стене страшными ударами. — После стольких лет… И так близко от дома!.. — Сверкнуло лезвие ножа, и он почувствовал, как в плечо ему вонзилось острие. — ..Попался, точно какой-то чужестранец.., или просто дурак!»
Как же это он так вляпался? Кто-то попытался сорвать у него с плеча ящик с кистями и красками, он не отдавал и попытался ударить нападавшего, потом почувствовал, как что-то летит прямо на него, попытался пригнуться, но не успел, совсем не-« много не успел…
Последовал страшный удар, и весь мир вокруг, казалось, остановился.
Свет и тени, хриплое дыхание бандитов, крики в отдалении — все утонуло во тьме, ощущение реальности куда-то исчезло.
«Джилла, прости…»
А потом погасли и боль, и сожаления, и Лало, лишившись чувств, полетел в какой-то бездонный темный колодец.
* * *
Тьма.., затхлый запах… Он невольно поморщился. Конечности затекли после чересчур долгого сна, навеянного колдовскими чарами. Надо потянуться. Он вдохнул вонючий застоявшийся воздух. Пыль попала в пересохшие ноздри, и Дариос, чихнув, проснулся окончательно. Так, держим ушки на макушке! Но в окружавшей его тишине он слышал лишь собственное хриплое дыхание. Дариос снова чихнул.
«Я жив! Я выжил!» Даже в такой темноте Дариос чувствовал, что краснеет от гордости. Он вспоминал охватившую его тогда панику и то, как разворачивались ряды защитников Гильдии, как рушились ее стены и как ревела толпа мятежников.
И как они бежали — ученики и учителя… Неужели никто так и не вспомнит об этом подвале под конюшнями, вход в который был запечатан могущественными заклятьями еще до того, как на Севере восстали нисибиси и бейсибцы высадились в гавани Санктуария?
А ведь эти заклятья будут действовать до тех пор, пока существует Гильдия Магов! И он будет пребывать в безвременном трансе до тех пор, пока…
…будут живы хранители этого подземелья, пока какая-нибудь случайность не освободит его…
Но сейчас Дариос остался в этом подвале один, и двери сюда по-прежнему запечатаны заклятьем.
Проглотив застрявший в горле горький комок, он протянул руку и коснулся холодных камней. Пальцы стали мокрыми: откуда-то сверху по стене сочилась вода. Дариос поднес мокрые пальцы ко рту и облизал их. Потом, глубоко вздохнув, произнес священное Слово…
Но тьма стояла стеной. Впервые в жизни Дариос ощутил леденящее прикосновение Страха.
* * *
Судя по характерным звукам, должно быть, уже наступило утро. Лало глубоко вздохнул и тут же поморщился: невыносимая боль снова пронзила виски. Открыть глаза он не решался. Боль была незнакомая — не пульсирующая, какая обычно бывает с похмелья, которого он, впрочем, не испытывал уже много лет, а резкая, острая. Он опять вспомнил быстрые шаги в темноте у себя за спиной, ту яростную ночную схватку с бандитами…
«Странно, что я еще жив!» — подумал он.
— Ну что, очнулся? Ах ты дурачок! — услышал он ласковый голос Джиллы. — И о чем ты только думал, пойдя таким путем, да еще ночью, да еще совсем один?
Голос ее звенел от пережитого беспокойства. Лало улыбнулся.
Было приятно уже одно то, что он слышит ее голос. Он ведь и не рассчитывал когда-либо услышать его снова.
— Тебе еще повезло, хотя ты безусловно этого не заслуживаешь! — продолжала она. — Даброу был уверен, что ты мертв, когда отыскал тебя с разбитой головой, всего окровавленного. — Даброу был недалек от истины, подумал Лало, вспоминая тот страшный удар, который свалил его с ног. Словно на голову ему упала та самая «громобойная» машина из театра Фелтерина. — Сядь-ка, я тут кое-что принесла. Это лекарство поможет унять боль.
Закусив губу, Лало приподнялся на локтях и очень осторожно приоткрыл глаза. Но он, должно быть, ошибся: утро еще не наступило, и в комнате было совершенно темно.
— Открой рот, дорогой…
— Сперва зажги лампу, — потребовал он. — Чтобы я хоть ложку мог разглядеть.
— Лампу? Ну хорошо, я открою ставни пошире, если тебе хочется, чтобы в комнате было посветлее, но мне кажется… — Джилла не договорила. Несколько мгновений стояла полная тишина, потом он почувствовал, что она наклонилась над ним: ее дыхание касалось его лба. — Лало… — Голос Джиллы звучал как-то странно. — А почему ты не моргаешь? Скажи, ты мою руку видишь?
— Нет… — Он повернулся на звук ее голоса, изо всех сил стараясь хоть что-нибудь разглядеть в непроглядной тьме. Боль злобно билась внутри черепной коробки, как зверь в клетке. Лало протянул к жене руку и почувствовал, как ее огрубевшие от постоянной работы пальцы сжали его запястье.
— Джилла, я ничего не вижу! Совсем ничего!
И тут он, видимо, совершенно утратил контроль над собой.
Во всяком случае, он еще помнил, как пытался сорвать с головы бинты, но потом адская боль снова с грохотом захлопнула перед ним двери сознания. Когда же он снова пришел в себя, глаза его были забинтованы. «Я ослеп… — думал он, в очередной раз вспоминая случившееся той ночью. — Неужели это навсегда? И что же мне теперь делать?..»
Целую неделю они жили надеждой — ждали, пока подживет рана на голове, думали, что эта слепота временная и пройдет сама собой. Принц прислал своего личного врача. Тот долго осматривал рану, без умолку болтая всякую чушь о расположении звезд на небосклоне, о дворцовых сплетнях и прочей чепухе, пока Джилла чуть ли не силой не выпроводила его из дому. Вид у врача был, правда, весьма озабоченный. Затем Ведемир привел какого-то хирурга из своего гарнизона — тот оказался куда более знающим и опытным лекарем, однако никаких надежд на благоприятный исход дела внушить раненому не удалось и ему. Он, правда, сказал, что подобные ранения в голову, полученные на поле боя, видел нередко и в большинстве случаев они хоть и вызывали слепоту, но временную; через несколько дней зрение возвращалось.
— Но не всегда? — встревоженно и тихо спросил Ведемир, отведя врача в угол. Но Лало отлично их слышал. Вряд ли они, здоровые, способны были понять, насколько сильно обостряется восприимчивость, всех остальных органов чувств, если отказал какой-то один.
— Не всегда… — согласился хирург и сказал, что не понимает, почему этот удар по голове так сильно сказался на зрении. Единственное лечение, которое он мог порекомендовать, это покой и время. — Ты сейчас в казарму, Ведемир? — спросил хирург довольно громко. Видно, он снова подошел к постели.