И опять дикий панический ужас охватил Лало, словно видения Райан каким-то неведомым образом касались и его.
— Но где он может находиться? — воскликнул Ведемир, явно стараясь как-то подстроиться к своей возлюбленной. — Ведь все завалы после бунта расчищены, рухнувшие здания разобраны…
— Не все… — Райан явно колебалась. — Никто не решился даже прикоснуться к зданию Гильдии Магов, а ведь большая часть его рухнула. И Дариос жил именно в этой части здания! Что, если он попытался укрыться в подвалах и его там завалило? Это вполне возможно, и мысли об этом не дают мне покоя!
— Ну что ж, это легко проверить! — рассмеялся Ведемир. — Я получу во дворце разрешение и спущусь в подвалы Гильдии с группой крепких ребят, вооруженных кирками и заступами. Мы там быстренько все завалы раскопаем! И если там какой призрак остался, так мы живо его изловим и бросим к твоим ногам, Райан.
Лало отчетливо почувствовал, как между Ведемиром и Райан вдруг возникла враждебность. Он понимал сына: мальчик защищает свою любовь. Но и эта девушка достойна уважения: при всей своей ранканской изысканности, она обладает поистине стальным характером. И Ведемиру в жизни не добиться ее любви, если он будет продолжать в том же духе. Даже если он действительно ничего не найдет во время этих раскопок. Неужели он сам этого не понимает? Лало напряженно вглядывался в лицо сына своими незрячими глазами, словно это могло заставить Ведемира замолчать, понимая, однако, всю тщетность подобных надежд, и то, что увидеть его «взгляд» им так же невозможно, как невозможно этому Дариосу пронзить своим взглядом непроницаемую тьму.
* * *
Дариос легко отличал сон от яви — ведь во сне он мог видеть!
Но стоило открыть глаза, и его вновь окутывала пугающая непроницаемая тьма. Скоро он умрет… Так зачем заставлять свое тело жить в этом полусне, если конец все равно один? И для него может открыться лишь одна-единственная дверь… Что ж, остается надеяться, что боги все же простят ему, ученику великих магов, разные мелкие прегрешения и нанесенные им обиды.
«Но я же ничего особенно плохого не сделал! — уговаривал он себя. — Впрочем, и по-настоящему хороших поступков на моем счету нет». И все же вынести ему приговор за обман можно вполне, и это, наверное, будет справедливо, хотя вряд ли кому-то из Гильдии его проступок показался бы таким уж серьезным. Вряд ли вообще кому-то на белом свете не безразлична его судьба.
К тому же он обманул женщину, пытаясь завоевать ее любовь.
«Большое ли это зло? — без конца спрашивал он себя. — И как сказался бы этот обман на мне.., на нас.., если бы я остался жив?»
Он вспомнил яркую красоту Райан и понял, что со временем его же собственное притворство способно разрушить даже эту красоту, подточить ее подозрениями, запятнать ее недоверием. Когда не можешь видеть глазами, более острым становится внутреннее зрение, благодаря которому даже в будущее можно заглянуть — и увидеть там, что один обман, даже самый маленький, всегда тянет за собой следующий, и эта постоянная ложь в итоге приведет к тому, что он, Дариос, возненавидит истинную красоту Райан, потому что красота эта подчеркивает его собственное ничтожество… А возненавидев ее, он захочет избавиться от взгляда этих ясных глаз, которые станут мешать ему видеть себя таким, каким некогда увидела его она, каким он заставил ее его видеть!
Но неужели понимание этого и приносит ему такие страдания? Что ж, теперь он осознал свой грех. И, конечно же, наказан вполне достаточно! Дариос в который раз попытался вспомнить тот сложный Знак, которым была запечатана дверь в подвал, точнее — систему различных символов, которую нужно вспомнить, чтобы освободиться… Но вспомнить Знак он не мог!
И бессмысленно молить богов о спасении. Дариос слишком хорошо знал, как откликнется Великое Заклятье, запечатавшее вход в подвал, если кто-то попытается открыть этот вход силой…
* * *
Лало отлично понимал: он спит и ему снится сон, ибо сейчас он снова мог видеть. В этих снах зрение у него было настолько острым, каким никогда не было прежде — ни наяву, ни во сне! — до того, как он ослеп. В своих теперешних снах он мог сколько угодно бродить по Санктуарию, невидимый и совершенно неуязвимый, не зная усталости, словно вся та энергия, что в течение дня копилась в нем, не находя выхода, устремлялась наружу во время этих ночных скитаний — ночными, впрочем, их можно было назвать только потому, что сны приходили к Лало ночью.
Ведь уснув, он попадал в самое разное время суток, мог вернуться, например, в собственное прошлое, или же оказаться среди совершенно незнакомых ему прежде людей, или же участвовать в событиях, которых никогда не переживал прежде и которые не смог бы объяснить, проснувшись. Однако он и не пытался вспоминать о своих видениях в те часы, когда бодрствовал. Слишком это было бы мучительно.
Сейчас ему снилось утро. Солнечные лучи освещали лица юных, с радостью и надеждой проснувшихся навстречу новому дню, и безжалостно высвечивали на лицах представителей старшего поколения каждую морщинку и тень, свидетельства богатого жизненного опыта. Но утренний воздух был так упоительно свеж и купола храмов так восхитительно сверкали на солнце, что Лало на миг даже показалось, что он вернулся в дни собственной юности, в те времена, когда город процветал и богател, когда туда непрерывно стекались огромные караваны торговцев… Но, приглядевшись повнимательнее, он заметил знакомые старые трещины в стенах домов, которые тщетно пытались скрыть с помощью новой краски и позолоты, а чуть поодаль увидел на фоне ясного неба полуразрушенное здание Гильдии Магов. Значит, это либо настоящее, либо, возможно, недалекое будущее (городская стена вдали показалась ему существенно более высокой, чем он ее помнил).
Несмотря на столь ранний час, возле развалин Гильдии царило оживление… Подойдя ближе, Лало заметил знакомую кудрявую голову своего сына Ведемира, окруженного целой толпой приятелей по гарнизону. Все это были высокие, сильные, загорелые молодые мужчины; они, добродушно посмеиваясь и отпуская в адрес друг друга непристойные шуточки, были вооружены отнюдь не мечами и пиками, а кирками и заступами. Ведемир тщетно пытался придать своему отряду сколько-нибудь организованный вид.
Невдалеке Лало увидел свою дочь Ванду и рядом с ней еще одну девушку, светло-каштановые блестящие волосы которой были прикрыты легким шарфом. «Да это же Райан!» — подумал вдруг Лало, абсолютно уверенный, что прав. Но почему он так в этом уверен?
Художник подошел к девушкам и громко поздоровался с ними, но они смотрели сквозь него. Ведь они были в той же степени не способны увидеть сейчас его дух, в какой и он не был способен разглядеть их своими незрячими глазами, когда они приходили днем навестить его.
«Быть зрячим и уметь видеть — это совсем не обязательно одно и то же…» Осознание этого факта пришло к Лало, точно ответ на какой-то давно мучивший его вопрос… Он был уже совсем близок к пониманию данной истины, когда ход его мыслей нарушил громкий крик. Солдаты гарнизона яростно сражались с обломками камней, завалившими вход в главный зал Гильдии.