Ранним воскресным утром, когда за окном еще было темно, меня разбудил приглушенный звук какой-то возни, доносившийся из ванной. Усевшись на кровати, я почувствовала, что Алекса рядом нет. Тут я услышала, как в туалете слилась вода, а потом открылась вода в душе. Прошло довольно много времени – так много, что я уже подумывала встать и проверить, как дела у Алекса, – когда шум воды стих. Спустя несколько минут он вошел в темную комнату и скользнул в кровать рядом со мной, обнаженный.
– Ты в порядке?
– Слишком много крутых горок и мороженого. – Его голос звучал немного хрипло и утомленно. – Скоро приду в себя.
– Принести тебе что-нибудь?
– Нет.
Ночью мы занимались любовью, и Алекс чувствовал себя великолепно. Я повернулась, чтобы пощупать рукой его лоб и проверить, нет ли температуры. Мой собственный живот неприятно сжался при мысли о том, что я тоже могла подцепить инфекцию, пока мы целовались.
– Как ты себя чувствуешь, лучше не стало?
К моему удивлению, он разразился хриплым смехом:
– Я поправлюсь, малышка. Правда. Обещаю. Мне просто нужно немного поспать.
Я зевнула, не зная точно, сколько сейчас времени, лишь понимая, что еще довольно рано.
– А ты давно не спишь?
– Я вообще не спал.
– О, милый… – Я поерзала на простынях. – Какой ужас!
Он издал еще один хрип, который, видимо, должен был обозначать смех.
– Мне скоро станет лучше. Думаю, что теперь наконец-то смогу заснуть. Хорошо похвастаться съеденным накануне никогда не помешает.
Я наморщила нос:
– Фу…
Алекс откатился на свою сторону кровати, подальше от меня:
– Извини.
– Ничего страшного. Очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь. Я точно не могу ничем тебе помочь?
– Нет, я в порядке. В самом деле. Просто… – Поколебавшись, он прокашлялся. – Просто нужно было прочистить желудок, это все.
И вдруг я догадалась, в чем дело:
– Твои родители?
Алекс немного вздрогнул – то ли от недомогания, то ли от утвердительного кивка:
– Да. Черт.
Я положила руку ему на плечо:
– Мы не должны к ним ехать.
– Должны, – резко бросил Алекс в темноту. – И мы поедем.
Думаю, я понимала его, хотя мое сердце трепетало от волнения. Меня беспокоило то, что нервировало Алекса – настолько сильно, что он заболевал на глазах. Да и мое душевное спокойствие стремительно таяло.
– Хочешь поговорить об этом?
– Нет, не очень.
Я поняла и это, не став настаивать. Я потирала спину Алекса круговыми движениями и слушала звук его дыхания, пока, наконец, оно не стало тихим и медленным. Алекс заснул, и теперь настал мой черед мучиться от тревожных приступов тошноты и лежать, уставившись в темноту, не в состоянии уснуть.
– Вот мы и приехали. – Алекс потянул ручной тормоз, хотя мы находились не на возвышении, и выключил зажигание.
Мы оказались перед маленьким, но ухоженным домом с верандой на главной улице Сандаски. Впереди виднелась узкая подъездная дорожка, ведущая в стоящий неподалеку гараж. Я заметила маленькое крыльцо дома и черный ход. Серые каменные стены, обведенные черным контуры двери и оконные рамы. Черная шиферная крыша. Дверь, выкрашенная в красный цвет.
Алекс даже не шелохнулся, чтобы выйти из машины. Я тоже сидела, застыв на месте. Бросив взгляд на крошечный дом через лобовое стекло, я заметила, как задергалась занавеска на одном из окон.
– Малыш, мы не можем сидеть здесь вечно.
– Черт, – пробормотал он. – Да. Я знаю. Пойдем.
– Подожди минутку, – сказала я и подождала, пока Алекс обернется ко мне. Потом взяла его лицо в свои ладони и коснулась его губ. – Все будет хорошо.
Алекс был мрачнее тучи.
– Я очень люблю тебя, Оливия.
– Прекрасно. – Моя улыбка не могла успокоить любимого, но я попробовала вселить в него надежду.
Алекс вздохнул:
– Пойдем.
Мы направились к задней двери дома. Перед тем как открыть ее, Алекс сжал мою руку. Сильно. Вздрогнув, я постаралась ослабить эту железную хватку, но он даже не посмотрел на меня. Дверь отворилась, и мы оказались в маленькой, загроможденной кухне, наполненной паром и ароматом аппетитной выпечки.
Худенькая женщина с копной растрепанных тусклых волос, убранных с лица с помощью эластичной ленты, повернулась от раковины, где драила кастрюлю. На ней была надета длинная бледно-желтая блузка, заправленная в мешковатые белые бермуды. Кисти женщины были красными и влажными, ее руки и лицо, на котором не было ни грамма косметики, украшали веснушки.
– Эй Джей!
Я заметила, как губы Алекса растянулись в широкой улыбке, теплые огоньки осветили его глубокие серые глаза, когда женщина подошла ближе. Алекс сильно походил на свою мать, хотя я едва ли могла представить, чтобы он когда-нибудь позволил себе выглядеть столь изможденным.
– Мама, – произнес Алекс холодным сдержанным тоном, не имевшим ничего общего с восторженным, полным обожания голосом его матери. – Это – Оливия.
Улыбаясь, я вышла из-за спины Алекса. Я не ожидала теплых объятий и, в сущности, не надеялась на более задушевный жест, чем обычное рукопожатие. Если честно, я не особо рассчитывала даже на это.
Но то, что случилось, превзошло самые худшие мои ожидания. Мать Алекса двинулась ко мне, начав распахивать руки, но вдруг резко остановилась:
– О… здравствуйте.
Я заметила, как ее пристальный взгляд задержался на моем лице, потом медленно скользнул по курчавым волосам, заплетенным сегодня в косу. И хозяйка дома посмотрела на мою руку, напряженно вцепившуюся в ладонь ее сына.
На мою долю выпало немало любопытных взглядов, особенно людей, которые сначала встречали моих родителей. Иногда все было наоборот: кто-то удивлялся, сначала встречая меня и уже потом – маму и папу. Меня оценивали по цвету кожи еще до того, как я открывала рот, причем не всегда белые люди. Но до этого момента я никогда еще не чувствовала себя так неловко и дискомфортно, осознавая красноречивую реакцию на свое появление.
– Мама, – резко бросил Алекс. – Это – Оливия. Моя невеста.
О… да, конечно. Оливия. – Миссис Кеннеди, чье имя до сих пор оставалось для меня неизвестным, натянула на лицо дежурную улыбку. Потом схватила со столешницы кухонное полотенце и принялась старательно вытирать им руки. – Входите, входите! Обед вот-вот будет готов. Мне нужно позвать твоего папу. Он спустился вниз. Иди же сюда, Эй Джей, и поцелуй свою маму!
Алекс послушно двинулся вперед. Пальцы матери вцепились в него, пытаясь подольше удержать в крепких объятиях. Алекс мягко отстранился. Ее глаза жадно скользили по сыну, упиваясь им с таким болезненным, очевидным удовольствием, что мне стало не по себе.