Как мы уже говорили, Фабиан давно понял, что канадец не может даже с ним жить на лоне городской жизни, не испытывая ежеминутно сожаления по просторам и воздуху пустыни. С другой стороны, ему было также известно, что Розбуа не мыслил жизни без него, а потому он и обрекал себя великодушно в жертву последним годам старого охотника. Чувствовал ли Розбуа всю величину этого самопожертвования? Не была ли та слеза, которую он утаил утром, выражением его признательности?
Звезды уже показывали одиннадцать часов, когда канадец обратился к своему приемному сыну.
— Поезжай, дитя мое! — сказал он. — Достигнув того места, где ты расставался с женщиной, быть может, любившей тебя, положи себе руку на сердце и посмотри, не забьется ли оно скорее. Если нет, то возвращайся сюда, так как это будет значить, что прошлого больше не существует для тебя!
— Я вернусь сюда, батюшка! — ответил Фабиан грустным, но твердым тоном. — Воспоминания для меня все равно что дуновение ветра, не оставляющего следа!
С этими словами молодой человек медленным шагом двинулся в путь. Ночной ветерок умерял горячее дыхание уснувшей земли. Полная луна заливала светом поля, на которые он вступил, выйдя из леса, и которые простирались вплоть до ограды гасиенды. До сих пор он ступал хотя и медленным, но твердым шагом. Но когда он, сквозь стлавшийся по земле серебристый туман заметил белую стену гасиенды и среди нее знакомые очертания пролома, его ноги дрогнули и еще более замедлили шаг. Была ли то боязнь неизбежного поражения, о котором ему нашептывал тревожный внутренний голос? Или на него вдруг нахлынули воспоминания о былом, более яркие и мучительные, чем когда-либо? Вокруг стояла глубокая, прозрачная тишина. Внезапно Фабиан вздрогнул и остановился, точно заблудившийся путник, которому померещилось впереди привидение.
В темном проломе ограды виднелась белая стройная фигура, точно слетевший с неба ангел первой и единственной любви. Спустя мгновение грациозное видение как будто исчезло. Но это только так показалось его помутившемуся взору: на самом деле фигура осталась на прежнем месте. Собравшись с силами, Фабиан двинулся вперед; видение не исчезало.
Сердце у молодого человека готово было разорваться. Страшная мысль мелькнула у него в голове: ему почудилось, что он видит перед собою тень Розариты. Для него было несравненно легче знать ее хотя и отвергнувшей его, но, по крайней мере, живой, чем увидеть в образе грациозной и благожелательной к нему тени.
Его сомнения не рассеялись и тогда, когда раздался нежный голос, прозвучавший в его ушах как небесная мелодия.
— Это вы, Тибурсио? — проговорило видение. — Я вас ждала!
Кто же может, кроме духа из другого мира, предугадать его возвращение из такой дали?
— Розарита? — растерянно пробормотал Фабиан. — Или это только обманчивое видение, которое сейчас исчезнет?
И Фабиан даже остановился, боясь спугнуть этот милый образ.
— Это я! — ответил тихий голос.
«О Боже! Испытание будет более мучительным, чем я предполагал!» — подумал Фабиан.
Молодой человек сделал шаг вперед и снова остановился: бедняга уже не надеялся более ни на что.
— Каким чудом вы оказались здесь? — спросил он
— Я прихожу сюда каждый вечер, Тибурсио! — отвечала молодая девушка.
При этих словах сердце Фабиана дрогнуло от прилива любви и надежды.
Мы уже говорили, что при первой встрече с Фабианом Розарита скорее умерла бы, чем решилась признаться, что любит его. Но с той поры она так исстрадалась, что теперь ее любовь преодолела девичий стыд, и со смелостью, какая зачастую проявляется у чистых натур и которая при этом нисколько не оскорбляет их целомудрия, девушка просто сказала:
— Подойдите, Тибурсио. Возьмите мою руку!
Одним прыжком Фабиан очутился возле ее ног и судорожно сжал протянутую ему руку.
Он пытался заговорить, но голос изменил ему.
Розарита остановила на нем взгляд, полный тревожной нежности.
— Дайте мне посмотреть на вас, Тибурсио. Как вы сильно изменились. О да! Горе оставило след на вашем челе, но слава украсила его. Вы столь же храбры, сколько прекрасны, Тибурсио. Я с гордостью узнала, что опасность никогда не заставляла вас бледнеть!
— Вы знаете? — изумился Фабиан. — Что же вы знаете, сеньорита?
— Все, Тибурсио, вплоть до ваших тайных мыслей и вашего присутствия здесь… Вы понимаете? И вот я тоже здесь!
— Прежде чем я осмелюсь понять вас, Розарита, — отвечал Фабиан, до глубины души потрясенный нежностью, звучавшей в словах девушки, — позвольте мне, во избежание ошибки, которая на этот раз убьет меня, задать вам один вопрос.
— Говорите, Тибурсио, — нежно произнесла Розарита, чистый и целомудренный лоб которой белелся в лунном свете. — Я и пришла сюда, чтобы вас выслушать!
— Слушайте, — сказал молодой граф. — Шесть месяцев назад я должен был отомстить за смерть родной матери и Маркоса Арельяно, ставшего моим вторым отцом; так что если вам все известно, то вы должны также знать и то, что я уже не…
— Вы всегда были для меня только Тибурсио! — перебила Розарита. — Я не знала дона Фабиана де Медиана!
— Несчастный, готовившийся искупить свое преступление, убийца Марка Арельяно, словом, Кучильо умолял о пощаде. Я бы на это не согласился, но он вдруг вскричал: «Я прошу во имя доньи Розариты, которая вас любит, так как я слышал… » Несчастный находился на краю пропасти. Из любви к вам я готов уже был простить его, когда мой друг внезапно сбросил его в бездну. Много раз потом в тиши ночей я вспоминал этот умоляющий голос и при этом спрашивал себя с тоскою: «Что же такое он слышал?» И вот теперь я спрашиваю вас об этом, Розарита!
— Раз, один только раз мои уста выдали тайну сердца. Это случилось здесь, на этом самом месте, когда вы покидали наш кров. Я повторю, что сказала тогда!
Молодая девушка, казалось, собиралась с силами, чтобы поведать наконец этому человеку, как она его любит, и высказать это в выражениях ясных и страстных. Потом она подняла на Фабиана взгляд, сиявший тою девственною невинностью, какая больше ничего не боится, потому что уже не ведает сомнения.
— Я слишком много выстрадала, Тибурсио, чтобы еще оставалось между нами какое-либо недоразумение. Теперь, когда мои руки лежат в ваших, мои глаза смотрят в ваши, я повторю, что сказала тогда. Вы бежали от меня, Тибурсио. Я знала, что вы уже далеко, и думала, что только Бог слышал меня, когда я во след тебе крикнула: «Тибурсио, Тибурсио! Вернись! Я люблю тебя одного!»
Весь дрожа от блаженства, Фабиан благоговейно опустился на колени перед любимой и проговорил прерывающимся голосом:
— Я твой навсегда, Розарита! На всю жизнь!
Внезапно Розарита слегка вскрикнула. Фабиан обернулся и остолбенел.
В двух шагах стоял, опершись на дуло своего длинного карабина, Розбуа и с глубокою нежностью смотрел на молодых людей.