— Не горячитесь, дон Фабиан, — спокойно и твердо заявил Хосе. — Если кто здесь и вправе распоряжаться этим скакуном, то только я один. Он — моя добыча.
— Разве вы не видите, сеньор Хосе, — нетерпеливо возразил Фабиан, — что на мустанге еще нет клейма? Значит, он необъезжен. Если вам дорога ваша голова, не пытайтесь укротить этого дикаря!
— Остановись, ради Бога, остановись, Фабиан! — воскликнул с отчаянием Розбуа. — Неужели ты хочешь попасть в их лапы?
Но Фабиан уже сорвал закрывший глаза лошади платок. Увидя внезапно свет, благородное животное, все трепещущее от страха и гнева, сделало три яростных прыжка, чтобы сбросить с себя неожиданную тяжесть, которую оно в первый раз почувствовало на своем крупе, потом оно остановилось, дрожа всеми членами под опытным укротителем. Розбуа воспользовался этим моментом и схватился за лассо, надеясь удержать лошадь, но опоздал: отчаянный прыжок животного заставил его выпустить повод, несмотря на всю его силу, и лошадь ринулась вперед так стремительно, что никакая человеческая сила уже не смогла бы удержать ее. Еще несколько мгновений канадец следил испуганными глазами за отважным наездником, который отчаянно боролся с будто осатаневшим животным и пригибался к седлу, пытаясь избежать удара ветвей, но вскоре он скрылся из виду.
— Они прикончат его! — воскликнул канадец с отчаянием. — Пятеро против одного! Слишком неравные силы! Постараемся держаться к нему как можно ближе и уберечь дитя, которое судьба возвратила мне таким чудом.
С этими словами охотник вскинул себе ружье на плечо и, не дожидаясь ответа друга, быстро зашагал в том направлении, где скрылся Фабиан.
— С этой дикаркой не так-то легко управиться! — говорил Хосе, идя вслед за ним. — Я уверен, что он не поскачет напрямик, а потому успокойся, Розбуа, мы придем к мосту раньше него. Ну, берегитесь дон Эстебан! Ваша несчастная звезда в недобрый час свела вас с отпетыми разбойниками!
А тем временем, уподобившись фантастическим всадникам, которых не в состоянии удержать никакое препятствие, Фабиан несся с ужасающей быстротой, не обращая внимания на рытвины, ручьи и упавшие деревья, заграждавшие ему путь. Хосе не ошибся. Если бы Фабиан мог как следует управлять лошадью, то он, без сомнения, скоро догнал бы своих врагов, но дикое животное плохо подчинялось его воле. После многих усилий юноше удалось наконец направить его на узкую тропинку, протоптанную посреди леса, на которой ясно были видны следы копыт проехавших всадников, однако лошадь то и дело сворачивала с тропинки, кружила, возвращаясь обратно, и Фабиан ничего не мог поделать с ней.
Почти после целого часа бешеной скачки лошадь почувствовала, что человек победил, так как силы ее ослабели, из ноздрей вырывался свист, и она мало-помалу сбавляла стремительность и неровность своего аллюра. В конце концов она окончательно присмирела. Как будто по взаимному соглашению, лошадь и всадник решили малость перевести дух. Фабиан ослабил узду, и лошадь встала; с ее боков струился пот.
Фабиан воспользовался остановкой, чтобы несколько сориентироваться; сердцебиение от бешеной скачки у него прошло, и туман в глазах прояснился.
Затоптанные листья, сломанные ветви деревьев и кустов, а главное, свежие следы лошадиных копыт на почве служили явным доказательством, что здесь недавно проехали люди. Вдруг до него донесся отдаленный шум потока: дон Эстебан был уже близко от него и благодаря усилиям своих людей мог легко уничтожить мост. В таком случае дальнейшее преследование оказалось бы бесполезным, так как пока бы Фабиан отыскивал брод, экспедиция уже скрылась бы в необозримых равнинах, простирающихся вокруг Тубака.
Эти мысли будто подстегнули Фабиана; он вонзил шпоры в бока лошади и поскакал по тропинке, за многочисленными поворотами которой он не мог еще разглядеть ехавших впереди него всадников. Лошадь неслась с удивительно быстротой, но Фабиан все понукал ее, и вскоре рев потока послышался уже так близко, что заглушал стук копыт его скакуна. До него донеслись звуки человеческих голосов, подействовавших на юношу, как удары шпор на лошадь; ему вот-вот предстояло очутиться лицом к лицу с врагом, при одном воспоминании о котором у него закипала от гнева кровь. Жажда мести и быстрая езда так опьянили его, что количество врагов совершенно ускользало от него. Однако представившееся его глазам зрелище будто вмиг отрезвило Фабиана.
Мост, соединявший оба крутые берега ущелья, в глубине которого ревел поток Сальто-де-Агуа, состоял из грубо обтесанных бревен, упиравшихся своими концами в голые скалы и ничем не скрепленных между собой. Два-три сильных человека без особого труда могли легко разрушить его, сбросив бревна в воду. Как раз когда Фабиан подъехал к берегу, мост рухнул вниз, уступая усилиям четырех лошадей, которые изо всей силы тянули лассо, привязанное одним концом к их седлам, а другим — к бревнам моста.
При этом зрелище Фабиан испустил крик бешенства, заставивший обернуться одного из всадников; им оказался дон Эстебан, торжествующий свою победу, которую явно выражало его лицо. Он с недоброй усмешкой глядел на Фабиана, который, как безумный, пришпоривал лошадь, чтобы перескочить через поток. В изорванном платке, с исцарапанным и залитым кровью лицом, он был почти не узнаваем. Несмотря, однако, на его усилия, оказавшись на краю пропасти, лошадь испуганно отпрянула в сторону.
— Стреляйте в него! — закричал дон Эстебан. — Стреляйте, иначе безумец расстроит все наши планы!
Три дула нацелились на Фабиана, но тут позади него раздался громовой голос, и в ту же минуту из чащи показались канадец и Хосе, вовремя подоспевшие на выручку, благодаря выкрутасам лошади Фабиана.
При виде двух несравненных стрелков, чье искусство внушало всем особое почтение и страх, между подчиненными дона Эстебана возникло некоторое замешательство. В это время Фабиан еще раз попытался заставить упрямую лошадь перепрыгнуть, но она снова со страхом попятилась от ущелья.
— Стреляйте же! Стреляйте в него, болваны! — неистовствовал дон Эстебан.
— Горе тому, — прогремел канадец, — кто выстрелит! А ты, Фабиан, ради Бога, вернись! Назад, мальчик мой!
— Фабиан! — повторил, как эхо, дон Эстебан, глядя на племянника, который, не обращая внимания на мольбы Розбуа, отчаянно понукал своего скакуна; тот прыгал во все стороны, покрытый пеной и дрожащий от страха.
— Да, Фабиан! — воскликнул молодой де Медиана таким голосом, что заглушил рев водопада и крики обоих охотников. — Фабиан, явившийся потребовать ответа за смерть своей матери у дона Антонио де Медианы!
Голос этот, сопровождаемый ревом потока, прозвучал как глас Провидения, и дон Эстебан, возможно, впервые в жизни почувствовал страх. А обезумевший юноша выхватил нож и, ткнув острием лошадь, заставил ее решиться на отчаянный прыжок. Как стрела, перескочила она через пропасть на противоположный берег, но одна из задних ног ее поскользнулась на сырой покатости берега; одно мгновение казалось, что животному удастся удержать равновесие, но копыта его беспомощно ударялись о голую скалу, силы его покинули, взор потух, раздалось жалобное ржание, — и лошадь вместе с всадником исчезла в пучине.