— А что тогда? Кто атаковал моих людей? Кто убил как минимум двоих из них?
— Ты лучше многих знаешь, — невозмутимо ответил Максим, — что Иных убить не так-то легко. Заранее предупреждаю, что вопрос о возврате мага Плакуна и ведьмака Моисеенко из сумрака может быть поднят в рабочем порядке. Если позволит внеочередная коллегия Инквизиции. А у нас есть все основания позволить это.
— То есть? — Лайк решил, что удивляться некогда. — Вина Светлых-агрессоров уже доказана и признана?
— Вас атаковали не Светлые, Тавискарон, — бесстрастно сообщил Максим.
— А кто? Сектанты?
— Вас атаковали инквизиторы.
Такого не ожидал даже премудрый Шереметьев.
— Ч-ч… Что?
— Инквизиторы, — повторил Максим. — Это официальное заявление. Минувшей ночью большая группа инквизиторов из исследовательской миссии, расквартированной в Санкт-Петербурге, без объяснений и видимых причин покинула город. Они разбились на четверки и направились в крупные города России и Украины — только в те, в которые были распределены недавно оправданные питерские сектантки-Черные. Нападения на Дневные Дозоры — их рук дело. Мотивы нами пока не установлены, но я уполномочен заявить, что это внутренняя проблема Инквизиции и сотрудники Дневных и Ночных Дозоров упомянутых или любых других городов, а также вольные Иные к расследованию допущены не будут.
Лайк оглянулся на коллег — не то чтобы растерянно, но явно с целью выиграть время. Ираклий на его немой вопрос лишь чуть заметно пожал плечами.
— И… что нам теперь делать? — обратился Шереметьев к инквизиторам, выдержав короткую паузу.
— Ждать, — заявил Максим. — Просто ждать. Ущерб будет возмещен. Виновных накажут. Низвергнутых в сумрак — вернут, если это будет возможно. А теперь… я попрошу вас удалиться и не предпринимать в ближайшее время ничего… опрометчивого. Вас найдут, когда придет срок.
— У меня вопрос, — храбро встрял Озхар, — где сейчас находятся плененные девушки? И что с ними?
— Все, включая Тамару, потенциальную Великую Чародейку, в данный момент находятся в Санкт-Петербурге. Насколько мне известно, ни с кем ничего фатального не произошло. Подробности устанавливаются. Все, ни слова больше!
Повелительным жестом инквизитор отослал Лайка со спутниками прочь. Эдгар и Хена за время разговора даже не шелохнулись — высились эдакими зловещими истуканами справа и слева от Максима. Для вящей солидности, что ли?
В лифте и по пути к выходу никто не проронил ни слова. У подъезда уже дежурил лимузин, естественно, с Платоном Смерекой внутри. В салоне обнаружился также Ефим в компании одного из дозорных-компьютерщиков, развернувшего подключенный к сети посредством GPRS ноутбук. Лайк воспринял это как должное.
— Шеф! — сообщил Ефим скороговоркой. — Во-первых, появился Симонов. Он в офисе и в панике. Во-вторых, я тут накопал один любопытный фактик, может быть, он покажется интересным.
— Излагай, — процедил Лайк, распахивая дверцы бара.
— Вчера в Питер прибыл один из сильнейших колдунов Ямайки. Разумеется, Иной. С Дозорами не сотрудничает и никогда не сотрудничал.
Неизвестно, произвело это какое-либо впечатление на Лайка или нет. Налив чуть не до краев коньяку, он, не отрываясь, выцедил все до капли. А потом велел Смереке:
— В Борисполь.
— Куда летим? — тут же справился Ефим.
— Ты — никуда. Заказывай четыре на Москву. И если в ближайшие два часа нет рейса — организуй. Симонов пускай сидит в офисе и не дергается.
Сказав это, Лайк откинулся в шикарном роллс-ройсовском кресле и закрыл глаза. До Борисполя он не произнес более ни слова, не шевелился и глаз не открывал.
Озхар со Шведом (а уж Ираклий — и подавно) прекрасно знали: если шеф так сумрачен и неразговорчив, значит, он взбешен. И под руку ему в такие моменты лучше не подворачиваться. Пришлось поневоле следовать примеру шефа, благо бар в лимузине был вместительный, а комфортабельных кресел хватало на всех.
Уже перед самой посадкой в самолет Шереметьев тихо спросил у Ефима:
— Про ямайского колдуна… откуда информация?
— Из вчерашней сводки Инквизиции.
— Информация открытая?
— Нет, внутренняя. Но грифа секретности не имеет. Инквизиция пыталась препятствовать его приезду в Питер, но…
— Что — но?
— Но не преуспела в том, как видно.
— И не преуспеет, — хмуро напророчил Лайк. Озхар со Шведом так и не поняли, что он хотел этим сказать.
Во Внукове Ираклий озабоченно поглядел на часы, выставил московское время и коснулся плеча Лайка:
— Я тебе нужен буду в Москве?
— В Москве — не очень. В Питере — очень.
— Тогда я отлучусь.
— Мобильник не отключай, — предупредил Лайк.
Лицо шефа киевлян как окаменело с утра, так и оставалось таким.
Впрочем, могло показаться, что окаменело не только его лицо. Что сердце Шереметьева тоже обратилось в камень или того хуже — в ледышку. Спутники не могли внятно объяснить подобные ассоциации, но они почему-то всегда возникали, когда дела украинских Дозоров начинали идти из рук вон плохо. Если шеф обратился в памятник с ледышкой вместо сердца — жди событий.
Ираклий в ответ кивнул и направился прочь, быстро затерявшись в толпе.
Первый же попавшийся таксист, запросив, как водится, кругленькую сумму, подрядился отвезти прилетевшую троицу в центр.
Швед, как обычно, бдил: севшего на хвост таксерной «десятке» темно-синего «форда» первым отследил именно он.
— Шеф, — сказал он Лайку, одновременно отводя внимание водителю. — За нами хвост.
Лайк подался вперед и заглянул в зеркальце заднего вида. Понаблюдал с полминуты.
— «Форд-таурус»? — справился он.
— Угу, — подтвердил Швед.
Даже поверхностный взгляд через сумрак не оставлял сомнений: преследуют их Иные, причем Светлые. Впрочем, слово «преследуют», пожалуй, было пока преждевременным. Следят, присматривают — так точнее.
Пока.
Пресловутое «пока»! Слежка может обратиться в преследование и даже атаку почти мгновенно.
— Что будем делать? — Швед, как натура деятельная, не допускал и мысли, что на соглядатаев можно просто махнуть рукой. Если слежка обнаружена, от нее следует тут же избавиться, иных вариантов Швед не признавал. Однако слова Лайка заставили его (скрепя сердце) поступить против натуры.
— Пусть, — глухо сказал Лайк и снова оцепенел на переднем сиденье.
Швед вздохнул и притих, не переставая иногда оборачиваться и мрачно зыркать назад — по яхтсменской привычке он игнорировал зеркала.
— Да ладно тебе, — попытался его успокоить Озхар. — Что такого? Ну, следят…