Но промолчал, боясь напугать ее неистовой силой своего желания. Он оглядел комнату, пытаясь понять, подслушивает ли кто-то их разговор.
— Я вас смутила?
Он тихо фыркнул и, когда она улыбнулась, неожиданно тоже улыбнулся.
— Черт с ними, с приличиями. Хотя я считаю, что во всем виноваты только вы.
Вместо того чтобы расстроиться, Кристина довольно кивнула:
— Преодолели свои угрызения совести?
— Более или менее. — Его глаза хищно блеснули. — Надеюсь, вы станете следовать правилам.
— А разве существуют правила?
— Обязательно, дорогая. Всегда и во всем.
— А по виду вы не из тех, кто склоняется перед авторитетами.
— Назовите это привычкой или традицией, вроде вашей роли добродетельной жены. Уверены, что хотите пойти на это? — Темная бровь вопросительно поднялась. — Последний шанс.
— Знаете, я никогда не была такой раньше: беспокойной, разгоряченной, неугомонной, словно меня подталкивает что-то. И считаю, что в этом виноваты только вы. Возьмите меня за руку. Видите, я вся пылаю.
Макс слегка отстранился, потрясенный ее состоянием. Ободренная собственной смелостью, довольная, что нашла в себе мужество отослать Дитера, Кристина не обратила внимания на его холодность и перегнулась через стол.
— В таком случае я коснусь вас. — Она вложила в его ладонь свою. — Видите?
Ему вдруг показалось, что их плоть расплавляется, становясь единым целым, и все сомнения рассеялись перед неоспоримым свидетельством этого поразительного слияния.
— Пойду сниму комнату, — сказал Макс, вскакивая так быстро, что стул едва не опрокинулся. Он уже шагнул прочь, но внезапно обернулся и с улыбкой попросил: — Только не исчезайте.
— Вы не представляете, как далеко я зашла для этого, — мягко ответила Кристина. — И никуда не уйду.
Макс кивнул, впервые признав, что их потребность друг в друге одинаково велика.
— Сейчас вернусь.
Кристина жадно наблюдала, как он протискивается между столиками. Головы посетителей одна за другой поворачивались в его сторону. Не часто знатный джентльмен, да еще такой красавчик, посещает подобные места. Он буквально излучал уверенность в себе, как будто ему сам дьявол нипочем! А уж если верить Лулу, это его свойство имеет под собой достаточно оснований, тем более что ни одна дама не уходила от него неудовлетворенной. И поэтому сердце Кристины сладко замирало в предвкушении неизбежного. При одном взгляде на него по ее спине пробегал озноб. Непонятно, то ли это новизна происходящего всему причиной, то ли ее неопытность, то ли мощное мужское притяжение, от которого Кристину бросает в дрожь. И не будь она так потрясена мощью собственных эмоций, наверняка удивилась бы разнице между теперешним желанием и тем, что обычно переживала в брачной постели.
Макс почти сразу же возвратился с легкой улыбкой на лице, и Кристина в который раз поразилась его необычайной красоте.
— Все готово, — шепнул он, поднимая ее шляпу, перчатки, жакет и протягивая руку. — Сюда.
Он старался говорить тихо, чтобы не привлекать внимания, и, обняв Кристину за талию, повел к выходу.
С ними никто не заговаривал, хотя Кристина почувствовала на себе взгляд хозяина.
— Он не проговорится, — едва слышно заверил Макс, угадав ее мысли. — Еще несколько шагов, и мы скроемся из виду.
Изгибающаяся балюстрада защищала их от посторонних взглядов, и, едва они добрались до верхней площадки, он поцеловал ее, чуть коснувшись губами щеки. И когда она подняла на него удивленные глаза, Макс притянул ее к себе и снова поцеловал, на этот раз в губы. В этом поцелуе не было ни деликатности, ни нежности. Он завладел ее ртом и пил, наслаждаясь, сладость губ. Язык проникал, дразнил, пробовал, исторгая блаженные стоны у дамы. Вжав ей в живот свою возбужденную плоть, он напомнил им обоим, что удовольствие проявляется во многих обличьях.
Но его все же тревожило, что обыкновенные поцелуи так будоражат душу. Возможно, все дело было в стремлении к независимости… или попросту в страхе развратника перед столь непривычными эмоциями.
Он отпустил ее и, отступив, тихо признался:
— Я не привык к такому.
— Я тоже.
Не понимая его сомнений, она трепетала от желания.
— Сейчас я растаю… прямо здесь.
— Ни в коем случае, — возразил Макс, подстегиваемый эгоистическими мотивами, снова ступив на знакомую почву. Вручив Кристине шляпу, перчатки и жакет, он подхватил ее на руки и понес по коридору в снятую комнату. Распахнул дверь носком сапога, быстро переступил порог и, поставив Кристину на ноги, задвинул засов.
— На этот раз ты вспомнил.
— И не говори. Ты вообще не должна была этого видеть.
— Значит, ты не склонен к эксгибиционизму.
— Нисколько, — резко ответил он, раздраженный напоминанием о других женщинах в тот момент, когда его одолевало столь невероятное, почти юношеское вожделение.
— Не сердись. Пожалуйста.
И он вдруг почувствовал себя негодяем, ничем не отличающимся от ее проклятого мужа, стараниями которого она стала такой робкой мышкой.
— Я не сержусь. И прости меня… умоляю. Иди сюда. Посиди со мной.
— Не знаю, смогу ли.
— Просто посиди, — попросил он, взяв ее за руку и предполагая, что она боится.
— Я только… — Она подняла руку, показывая, как дрожат пальцы. — Не знаю, смогу ли двинуться с места.
— Иисусе…
После стольких опытных в любви женщин в его жизни Макс был окончательно сбит с толку.
— Ты уверена?
А он предполагал, что такая невинность предпочтет долгую любовную игру.
— И не испугаешься?
Кристина покачала головой, явно балансируя на краю пропасти.
Если она хочет мгновенного удовлетворения, он более чем рад услужить.
Он поспешно поднес ее к постели и уложил на стеганое покрывало.
— Скорее, — прошептала она.
Одним движением подняв ее юбку до талии, он потянулся к завязкам панталон, дернул за бант и, спустив их, отбросил в сторону. Но едва его пальцы коснулись ее пульсирующего лона, как Кристина с тихим всхлипом изошла в судорогах разрядки. Скользнув пальцами в жаркую влажную глубину, он принялся гладить и массировать крошечный бугорок с искусством истинного мастера, впадая в ритм ее извивающихся бедер, проникая на расстояние, необходимое для наибольшего наслаждения. Она истекала любовным соком, он это чувствовав и горел желанием вонзиться в сладостную плоть и загнать ее и себя до смерти.
И сделает это, как только до конца удовлетворит ее.
Макс подождал, пока замерли последние содрогания, и, подстегиваемый той же безумной жаждой, что привела ее к вершине, почти оторвал пуговицы на бриджах и, даже не успев снять сапоги, встал на колени между ее разведенными ногами и вонзился в нее. Слишком рано, он знал это, ибо его репутация частично основывалась на способности продолжать игру до бесконечности. Но сейчас ему было не до утонченности. Движимый алчной похотью, он вонзался в нее словно одержимый: свирепо, неутомимо, исступленно. Но даже в тисках безумного жадного сладострастия он со своим природным талантом любовной игры, отточенным в бесчисленных будуарах по всему миру, бессознательно заботился о том, чтобы доставить наслаждение своей даме. Перенесенная в чувственный рай, доселе незнакомый ей, она жадно льнула к нему, обволакивала, расставляла бедра еще шире навстречу каждому мощному выпаду, поглощая его плоть со сдавленными криками блаженства и потрясения.