— Физически чистой. Давай не будем строить иллюзий.
— Ты лицемер, — выпалила Трикси. — Как будто за тобой нет моральной вины.
— Мы уходим от темы, дорогая, — бархатным тоном произнес он. — Я прошу тебя принять ванну, чтобы потом трахнуть.
— Как романтично. Интересно, многого ли ты добиваешься, когда ведешь себя подобным образом?
— Лучше расскажи, как обольщаешь турецких генералов, — парировал он язвительно и двинулся к ней.
— Не смей ко мне прикасаться.
Трикси не следовало этого говорить после того, что он видел в шатре Хуссейна Джеритла.
— Прикасаться, наверное, не совсем точное слово. Я буду тебя лапать, где захочу и сколько захочу, — прошипел он с угрозой в голосе.
Прижавшись спиной к изголовью, Трикси прикинула расстояние до двери и, как только он приблизился к ней и протянул руку, спрыгнула с кровати. Она почти достигла двери, когда его пальцы клещами впились ей в предплечье.
— Не будь дурой, не пытайся снова сбежать, — вкрадчиво произнес он. — Я просто хочу тебя трахнуть.
— Ты ничем не лучше Хуссейна.
— Хуссейна больше нет. — Он до боли стиснул ее руку. — У Макриянниса в седельной сумке лежит его голова.
— Голова? — Трикси в шоке округлила глаза. Паша навис над ней.
— Выбора не было.
— Боже мой, — прошептала она.
— Если тебе жалко Хуссейна, представь себе, что он умер счастливым — лежа на тебе.
— Ты злой, — с горечью бросила Трикси.
— Я спас тебе жизнь.
Она закрыла глаза. Реальность жестоко вторглась в ее сознание. В свете таких глобальных понятий, как жизнь и смерть, ее придирки и упреки казались смехотворными. Чтобы спасти ее, Паша проник в самое сердце вражеской армии, рискуя собственной головой.
— Что я должна сделать? — спросила она с легким вздохом, не в силах отличать добро от зла, хорошее от плохого, спасение от мести.
— Помыться.
— Отлично.
Стряхнув с себя его руку, Трикси направилась к ванне. В наступившей тишине комната наполнилась звуками летней ночи и ароматом олеандра, проникавшим снаружи. У видавшей виды медной ванны Трикси остановилась, сбросила с себя простыню и, переступив через нее, шагнула в воду.
Паша на мгновение забыл, что находится в горах Морей [10] , всего в нескольких минутах, точнее, секундах от войны. Представшие перед ним роскошные формы женщины словно остановили бег времени, и он затаил дыхание. Глядя на нее, он почувствовал, как к горлу подступила черная желчь ненависти к Хуссейну Джеритлу.
Паша сжал кулаки, задыхаясь от ревности. Воображение снова и снова рисовало ему сцену на диване, а мысль, что Трикси могла забеременеть, и вовсе сводила его с ума.
— Скажи, когда я стану для тебя достаточно чистой, — проронила она с прежней язвительностью в голосе.
— Когда перестану чувствовать его запах, — холодно ответил он и стал расстегивать куртку. — Я дам тебе знать.
Она не могла на него смотреть и всецело сконцентрировалась на мытье, не замечая ничего вокруг. Все остальное представлялось слишком сложным и отвратительным и отдавало злом и бесчестьем. Кошмар, который она предпочла бы забыть.
Голый по пояс, Паша сидел с бутылкой и наблюдал за ней, с трудом сдерживая бушевавшую в нем ярость. Эта прекрасная женщина совсем недавно принадлежала Хуссейну. Воспоминания, словно проклятие, тяготили его сердце, и он не знал, сумеет ли обуздать клокочущую в нем жажду мести.
Он даже не пошевелился, чтобы помочь ей выбраться из ванны. Она метнула в него взгляд, полный ярости, и, взяв полотенце, насухо вытерлась.
— Будешь нюхать? — грубо осведомилась она, стоя перед ним.
Трикси сомневалась, что сможет и дальше питать к нему благодарность за то, что он спас ей жизнь.
— Потом. Отправляйся в кровать, — приказал он ледяным тоном, словно отдал команду солдатам.
— А если не отправлюсь?
— Оттрахаю тебя на полу.
— Я уже забыла всю силу твоего очарования.
— В то время как твое действует безотказно на мужчин в боевой готовности.
— Я не стану извиняться за то, что осталась в живых, если ты этого от меня добиваешься, — бросила она с вызовом в голосе. — Что мне следовало сделать? Убить себя, чтобы спасти твою честь?
Паша промолчал, лишь сильнее нахмурился.
— Вот что я подумала, — промолвила Трикси, отбросив прочь полотенце. — Пока ты дуешься и ведешь себя, как праведный святоша, что, несомненно, тебе несвойственно, я собираюсь немного перекусить. И была бы тебе бесконечно признательна, если бы и ты ополоснулся. У тебя руки в крови, — заметила она холодно, направляясь к столу.
Опустив взгляд, Паша увидел кровавые»пятна на своих ладонях и вспомнил, как брызнула кровь из отрубленной головы Хуссейна, и тут же в памяти всплыла другая сцена, где турок оседлал Трикси. Неимоверным усилием воли он прогнал ее прочь. Но ярость с новой силой вскипела в его жилах, и он вскочил на ноги, опрокинув стул.
Услышав грохот и следом звон разлетевшихся в стороны бутылок, Трикси обернулась и увидела, что Паша стремительно надвигается на нее.
Попятившись, она схватила со стола одну из полных бутылок и занесла над головой, словно дубинку.
— Не приближайся! — крикнула она. Паша остановился.
— Неужели ты вообразила, что это может мне помешать? — усмехнулся Паша, небрежно указав на занесенную бутылку.
— Не надейся, ты от меня ничего не добьешься, — заявила Трикси заносчиво.
— В этом наши мнения расходятся.
— Что ты собираешься делать? Заставить меня во что бы то ни стало заплатить за твою обиду?
— Похоже, тебе очень понравилось развлекаться в постели с Хуссейном, — ответил он, полыхая ненавистью. — Я хочу трахать тебя до тех. пор, пока ты не сможешь шевелиться. А потом еще столько же.
— Потому что считаешь меня кругом виноватой, — произнесла она, выплеснув наружу всю свою горечь.
— Пожалуй.
— А ты мой Бог и судья.
— Угадала. — Все было зыбким и непонятным, кроме душившей его злобы. — Что, если он сделал тебе ребенка? Ты об этом подумала?
Трикси побледнела. Эта мысль не приходила ей в голову. Но она не могла изменить того, что случилось. Не могла воспрепятствовать ни своему похищению, ни последующим событиям. Что ему, черт побери, нужно от нее? Чтобы она ползала перед ним на коленях, вымаливая прощение?
— Я могла и от тебя забеременеть, — холодно возразила она.
— Ах ты, стерва, — прошипел он так тихо, что она скорее угадала, чем услышала адресованное ей оскорбление.