Конечно же, им следовало бы пользоваться кондомами, но их-то у нее и не было. Ее излюбленным противозачаточным средством всегда был маточный колпачок, поскольку она предпочитала сама заботиться о своем будущем. А теперь… Не просить же в самом деле слуг сбегать за презервативами в деревенскую аптеку. Да и вряд ли они там продаются.
Войдя в ванную, где Нелли уже приготовила для нее горячую воду, Анджела начала обдумывать те немногие варианты, что у нее имелись. Сегодня она не увидит Кита до самой ночи, значит, до вечера ничего предпринять не удастся. Опустившись в теплую воду, графиня закрыла глаза, мечтая о том, чтобы все проблемы решились сами собой. Однако мысли о серьезных последствиях, которые могло иметь ее увлечение, настойчиво продолжали терзать ум. Она не могла позволить себе забеременеть. Брук и без того был беспощаден с ней во время ее последней беременности. И если бы ему не было доподлинно известно, что этот ребенок от него — а он это знал, поскольку Мэй была зачата при ужасающих обстоятельствах, — то опасность для нее стала бы поистине смертельной.
Ее муж был просто одержим идеей сохранения чистоты крови. Обеспечить достойное продолжение рода Гревилей было для него делом чести. Как странно… Ведь у самого графа чести не было и в помине. Впрочем, его поступки далеко не всегда поддавались разумному толкованию, о чем Анджела, к сожалению, узнала слишком поздно. Ей было всего семнадцать лет, когда она вышла замуж за человека, которого подыскали для нее мать и отчим, и уже через месяц после свадьбы оказалась беременна. И в первое же Рождество после замужества, когда ребенок уже шевелился у нее под сердцем, юная графиня обнаружила, что ее муж наделен особой разновидностью жестокости, которая, впрочем, уже не слишком удивляла остальных окружающих. Так, ее свекор с меланхоличным спокойствием признавал, что у Брука, «к сожалению, слишком велик сексуальный аппетит».
Вернувшись в то далекое Рождество из Лондона, куда она ездила за обновами, Анджела застала супруга за необычным занятием: он безжалостно сек молоденькую горничную. Графиня вовсе не хотела сразу же подниматься к нему, однако вопли, доносившиеся из его спальни, были настолько душераздирающими, что их нельзя было пропустить мимо ушей. Когда же это зрелище открылось перед ней во всей своей неприглядности, она лишилась чувств, упав у открытой двери.
А когда Анджела, спешно собрав вещи, в ту же ночь уехала, ни его, ни ее родственники не высказали ни малейшего удивления по поводу поступка Брука. И тогда она впервые почувствовала себя жертвенным барашком, возложенным на окровавленный алтарь, причем в этом жертвоприношении приняли участие оба семейства.
Анджела пригрозила ему разводом, но тут же выяснилось, что у нее нет для этого существенных оснований. Лишь факты многоженства или крайней жестокости в отношении ее самой могли быть приняты судом во внимание, если бы ей вздумалось возбудить бракоразводный процесс.
Законы были составлены явно не в ее пользу: вот если бы в качестве истца выступил Брук, то она, разведясь с ним, навсегда потеряла бы и своего ребенка. Адвокат подробно растолковал графине, что тот же закон вполне позволял Бруку при желании засадить ее в тюрьму или же принудить к сожительству с ним. Казалось бы, выйдя замуж, она становилась самостоятельной, однако, к своему глубокому потрясению, Анджела узнала, насколько ограничены права замужней женщины в Англии. К счастью, надежной защитой для нее служило ее богатство и условия брачного контракта — непременная принадлежность каждого аристократического брака, — а также тот факт, что незадолго до ее замужества британский парламент принял закон об имущественных правах женщин. Таким образом, ценой ее свободы стал гигантский денежный оброк, который ей приходилось ежегодно выплачивать семейству Гревилей.
Однако ни одна предосторожность не могла считаться абсолютно надежной, когда речь заходила о Бруке. Даже его собственная родня далеко не всегда могла повлиять на поведение этого непредсказуемого человека.
Вот почему Анджела была так напугана возможной беременностью. Думая об этой опасности, она всегда испытывала животный страх.
Обед был подан на террасе. Погода этому благоприятствовала: последние дни августа выдались солнечными, томными — сонный закат знойного лета. Трапеза проходила на открытом воздухе и была театрально живописной: женские наряды пестрели всеми цветами радуги, стол ломился от яств и букетов цветов, великолепно смотревшихся на льняной скатерти, оживленная беседа то и дело прерывалась смехом, искрилось в бокалах вино.
А уж хозяйка, восседавшая во главе стола, затмевала своей красотой само августовское солнце.
— Как ты думаешь, мама, она румянится? — раздраженно спросила Присцилла, придирчиво рассматривая сияющее лицо Анджелы и платье персикового цвета, которое подчеркивало великолепие ее белокурых волос и румянец на щеках.
— Просто платье у нее такого покроя, милая, — тоном знатока пояснила Шарлотта. — Простенькое, как у школьницы, а ткань-то от Ворта, очень дорогая — от такой у кого хочешь лицо засияет. — Однако, несмотря на то, что эти слова были сказаны самым беззаботным тоном, Шарлотта с явным беспокойством подметила, что Анджела на сей раз гораздо веселее и миловиднее, чем обычно. Возможно ли, что причиной тому только золотые лучи солнца?
— Смотри-ка, отдых пошел Анджеле на пользу, — вполголоса поделилась своим наблюдением Милли с сестрой. Обе они сидели у противоположного конца стола.
— В Истоне ей всегда хорошо, — ответила Долли.
— К тому же здесь она в безопасности от Брука.
— Не в полной, конечно, — уточнила Долли, — но уж во всяком случае здесь ей безопаснее, чем где-либо еще. Ее муж столь жестокосерден.
— Тебе не кажется, что его скотство будет иметь для него весьма печальные последствия, к тому же в самом скором времени?
Долли наклонилась ближе к уху сестры.
— Карсонс рассказал мне, что его видели в «Семи циферблатах», — возбужденно зашептала она, округлив от ужаса глаза. — Так он в этом притоне пытался купить себе молодую девчонку. Только представь себе! Кто-то позвал констебля, разыгрался скандал. Хорошо, что его адвокат прибыл вовремя и забрал Брука домой, а дело было замято. Это уж как всегда.
— Сазерленд считает, что Анджела должна более настойчиво поставить вопрос о разводе, а я пытаюсь объяснить ему, что в таком случае Брук будет для нее только опаснее. Сколько я ему ни твержу об этом, он все равно никак не может понять… Что ж, он просто не знает, что за тип этот Брук.
— Мне ее так жалко.
— По крайней мере сегодня можешь не жалеть, -успокоила ее Милли. — Посмотри, в каком она хорошем настроении.
После обеда гости разбились на группы. Одни играли в крокет, другие — в лаун-теннис, третьи оседлали лошадей четвертые засели за бридж. А Анджела получила наконец долгожданную возможность побыть с Мэй.
— Идем к лодке, — сразу же заявила Мэй, стоило Анджеле только заглянуть в детскую. Небольшое озерце было для девочки одним из самых любимых мест в Истоне. — И Кволик Питев пойдет.