Лебэй выпил немного содовой и взглянул на небо.
— Начинается гражданская война, и тут же наступает «время пулеметов». Потом следуют «время электричества», «время радио» и «время атомной бомбы». Точно все эти идеи происходят не от людей, а от какого-то разума… который находится за пределами человеческого общества.
Он посмотрел на меня.
— Если это так, Дэннис, то, пожалуй, нам есть чего бояться. В этом есть что-то… ну, не христианское, что ли.
— Для вашего брата наступило «время избавления от Кристины», да?
— Вероятно. Экклезиаст говорит, что есть время войны и время мира, время собирать камни и время разбрасывать их. Негативное для всякого позитивного. Если у Ролли было «время Кристины», то могло наступить и время, когда ему стало так же необходимо продать ее.
— Если это так, то он должен был знать об этом. Он не мог не слышать своих инстинктов.
— А может быть, он просто устал от нее, — закончил Лебэй.
Я кивнул как бы в знак согласия, но в основном потому, что мне уже пора было уходить, а не потому, что меня устраивало такое объяснение. Джордж Лебэй не видел «плимут-фурию» в тот день, когда Эрни закричал, чтобы мы вернулись. А я видел. «Плимут» не выглядел как машина, долгие годы хранившаяся в гараже. Он был грязен и поцарапан, его ветровое стекло было разбито, а бампер почти оторван. Он выглядел как труп, вытащенный наружу и оставленный гнить на солнце. Лебэй вздохнул.
— Не знаю, что еще сказать тебе… кроме того, что твой друг был бы более счастлив, если бы вообще не покупал этой машины. Но мне кажется, ты и сам так считаешь. Ведь я прав?
Я задумался. Нет, счастье не было любимой мечтой Эрни. Но когда он купил «плимут», то по крайней мере стал казаться довольным… как если бы обрел некий «модус вивенди». Не самый счастливый, но, во всяком случае, заставляющий действовать.
— Нет, — сказал я. — Вы не правы.
— Вряд ли машина моего брата принесет ему счастье, — проговорил он. И, будто прочитав мои недавние мысли, добавил:
— Знаешь, я не верю в проклятия. Так же, как и в привидения или в посланцев иного мира. Но я верю, что события и чувства обладают неким… довольно долгим резонансом. Я верю, что в некоторых обстоятельствах чувства способны передаваться друг другу… как молоко в открытой коробке перенимает запахи специй или фруктов, если его на некоторый срок оставить в холодильнике. А может, все это лишь мои фантазии и домыслы.
— Мистер Лебэй, вы сказали, что наняли кого-то присматривать за домом вашего брата. Это правда? Он слегка повернулся в кресле:
— Нет. В тот момент я не мог не солгать. Мне не понравилась мысль, что машина вернется в гараж… как будто нашла дорогу к дому. Если эмоции и чувства живут, то они все еще там. Равно как и в машине.
* * *
Возвращаясь домой, я размышлял над тем, что Лебэй рассказал мне. Я думал о том, как отреагировал бы Эрни, если бы я сказал ему, что в его машине произошли два смертельных случая, один из которых был преднамеренным. Я думал о том, что Эрни никак не отреагировал бы: во многом Эрни был таким же одержимым, как Ролланд Д. Лебэй.
Мне вспомнилось, как Джордж Лебэй сказал:
«Мне не понравилась мысль, что машина вернется в гараж… как будто нашла дорогу к дому».
Он также сказал, что его брат ставил куда-то машину, чтобы работать над ней. А единственный гараж самообслуживания в Либертивилле принадлежал Уиллу Дарнеллу. Конечно, в пятидесятых годах могло быть еще какое-нибудь место, но я не верил в это. В душе я был убежден, что Эрни восстанавливал Кристину там же, где над нею работали в прошлом.
Восстанавливал. Пожалуй, это слово могло оказаться довольно точным, потому что после драки с Бадди Реппертоном Эрни боялся оставлять там машину. Так что и эта дорога в прошлое для Кристины была, по-видимому, закрыта.
И разумеется, не существовало никаких проклятий. Даже идея Лебэя о продолжающихся эмоциях выглядела надуманной. Он показал мне старый шрам и сказал что-то о мести. Вот это больше походило на правду. Я не верил ни в какой собачий бред о сверхъестественных силах.
Мне было семнадцать лет, в следующем году я собирался поступать в колледж и не верил ни в проклятия, ни в эмоции, которые продлеваются и расширяются, как во сне — разлитое молоко. Я бы поостерегся говорить вам о том, что сила прошлого может протянуть руки мертвецов в сторону живых.
Но тогда мне было всего семнадцать лет.
Мать и Эллани уже легли спать, а отец смотрел по телевизору одиннадцатичасовой выпуск новостей.
— Где ты был, Дэннис? — спросил он.
— Играл в шары, — не задумываясь, солгал я. Мне не хотелось, чтобы отец узнал о том, в чем я сам не мог разобраться.
— Эрни звонил, — сказал он. — Просил связаться с ним, если ты придешь не позже половины двенадцатого.
Я взглянул на часы. Они показывали одиннадцать двадцать. Но не слишком ли много было Эрни и его проблем для одного дня?
— Ну?
— Что ну?
— Ты позвонишь ему?
Я вздохнул.
— Конечно, позвоню.
Наскоро перекусив, я набрал номер Эрни. Он снял трубку после второго гудка. У него был взволнованный и счастливый голос.
— Дэннис! Где ты был?
— Играл в шары, — буркнул я.
— Слушай, я сегодня вечером был у Дарнелла! Это просто великолепно, Дэннис, — он выгнал Реппертона! Реппертон ушел, и я могу остаться!
Меня снова кольнуло неопределенное чувство страха.
— Эрни, ты в самом деле считаешь, что тебе следует туда возвращаться?
— Что ты имеешь в виду? Реппертон ушел. Тебе это не нравится?
Я вспомнил о том, как Дарнелл встретил Эрни, когда тот в первый раз появился в его гараже. Я вспомнил красное от стыда лицо Эрни, когда он сказал мне, что Дарнелл вместо платы за стоянку велел ему выполнить — два-три поручения. Мне подумалось, что Уилл Дарнелл мог получать большое удовольствие, унижая его в присутствии своих партнеров по карточному столу: «Эй, Уилл, кто у тебя убирается в туалете?.. Кто? Да есть тут парень по фамилии Каннингейм. Его родители преподают в университете, а он здесь проходит курс по вымыванию дерьма из толчков». И все вокруг начинают смеяться. Эрни мог стать низшей кастой в гараже на Хемптон-стрит.