— Если мужчина не учится на собственных ошибках, то он просто болван, — сквозь зубы сказал он.
— На каких еще ошибках? — уже с яростью спросила она.
Он насмешливо поклонился:
— Из опыта с моей первой женой.
Джина покачала головой. Она была уверена, что с ней у него подобного опыта быть не могло.
Видя, что она не понимает, что он хочет сказать. Рейд пояснил, проходя к своей половине кровати:
— Я оказался виновным во всех грехах, которые может совершить муж. Я требовал от жены больше, чем она хотела дать. Не считался с ее достоинством как личности. Не принимал ее решения. И, черт побери, хотел, чтобы она считалась со мной, когда что-то задумывала.
Джину потрясла горечь в его словах.
Рейд насмешливо фыркнул.
— Не говоря о ее нарушенных обещаниях! Конечно, женщина имеет право изменить свое решение.
— Я никогда ни в чем подобном тебя не обвиняла, — горячо возразила она. — И не жаловалась…
Рейд засмеялся.
— Я никогда не подавал тебе для этого повода. — Его глаза сверкнули. — Я не хотел, чтобы второй мой брак закончился так же, как первый.
Как первый? Брак, который ее муж тщательно прятал в прошлом… Он никогда ничего не говорил о своей прежней жене, даже когда они видели ее репортажи в новостях по телевидению.
Рейд смотрел на их развод как на естественное следствие того, что они не сошлись характерами: он — семейный человек, а она — женщина, посвящающая всю свою жизнь работе. Но неожиданно его отношения с прежней женой тенью легли на второй брак. Слова, брошенные Рейдом Джине, открыли для нее завесу его прошлого. Эгоизм… Игра в своих интересах…
— Я всегда прислушивался к твоему мнению, Джина, — продолжал Рейд, и в его голосе снова задрожал гнев. — Я старался выполнять все твои пожелания или давать тебе возможность самой это сделать.
— Я — не твоя первая жена. Рейд. У меня нет ничего общего с ней, — попыталась защититься Джина.
— Я тоже так думал, — с горечью сказал Рейд. — Этим ты мне нравилась больше всего. Между нами была даже некоторая гармония, потому что мы хотели одного и того же.
Он говорил так, будто она обманывала его. Джина нахмурилась, не зная, что ответить.
Он взял с кровати одну из декоративных подушечек и стиснул ее в руках.
— Разве я когда-нибудь отказывался поддерживать какое-либо из твоих желаний, Джина?
— Нет, ты всегда был очень внимателен, — тихо сказала она, не двигаясь с места. Ей хотелось, чтобы Рейд наконец высказал все, чем раньше с ней не делился.
— На самом деле у тебя все шло гладко до прошлой ночи, ведь так?
— Да. Гладко и ясно, — с легкой иронией согласилась она.
Его ироничная злость вдруг перешла в несдерживаемую ярость:
— Тогда какого черта ты решила, что можешь лезть не в свое дело, не спросив меня, только потому, что что-то получилось не по твоему вкусу? — Он швырнул подушку в кресло, куда их обычно складывали на ночь. — Тебе плевать на мое решение, — рявкнул он, хватая другую подушку. — Требуешь от меня отчета, да? — вторая подушка полетела на кресло, и Рейд обвиняющим жестом указал рукой в ее сторону. — И это после того, как я заверил тебя, что твое положение вне опасности. А я тебя не обманывал, Джина.
Да, он ее не обманывал. Это верно. Она ни разу не слышала, чтобы он кого-либо обманул.
Взяв следующую подушку, Рейд снова смял ее.
— Я ненавижу вранье, — с жаром сказал он. — Особенно ненавижу, когда из-за него другие люди попадают в дурацкое положение и должны подыгрывать против своей воли. Это ты сделала со мной, со мной, со мной! — он швырнул подушку к первым двум. Рубя воздух ладонью, он продолжал: — Я еще раз говорю тебе. Джина, что тебе не надо делать ничего, что тебе неприятно…
— Но я…
— Выслушай меня! Ты можешь оставаться такой, какая ты есть, — у меня нет никакого права пытаться тебя изменить, я лишь отнесусь к этому с уважением. С уважением, — для пущей убедительности сообщил он. — От меня ты не услышишь ни одного плохого слова. Мы муж и жена и ими останемся.
— О, какая потрясающая честность! — усмехнулась Джина, уже и так вне себя от услышанного.
— Да, — ответил он. — Я всегда стараюсь быть предельно честным. И по-моему, таковым и был. Даже насчет сегодняшнего ленча — раз уж я обещал его.
— А с чего ты вдруг решил, что брак — это просто список прав и обязанностей? — вызывающе спросила Джина. — Лично я такое впервые слышу. Мне всегда казалось, что брак в первую очередь — это любовь и привязанность.
— Конечно! Если ты веришь в сказки, — хмыкнул он. — Но нужно быть очень везучим, чтобы найти себе партнера, с которым можно решить: я делаю это, — Рейд взял одну подушку, — а ты делаешь это, — он взял еще одну подушку, — а это мы делаем вместе, — он приложил их друг к дружке и швырнул обратно.
Прежде чем она успела открыть рот, он поднял руки кверху, сжал их в кулаки и протянул вперед, словно чаши весов.
— У нас с тобой вполне упорядоченная жизнь. Джина, и я не хочу все испортить. Надеюсь, ты тоже не станешь этого делать. Потому что в реальном мире не место сказкам. Здесь надо довольствоваться тем, что имеешь!
Его цинизм и согласие довольствоваться меньшим, нежели у них могло бы быть, больно ранили Джину.
— Я не согласна. Рейд, чтобы ты один устанавливал правила. Это и моя жизнь тоже, и сегодня я пришла…
Он жестом велел ей замолчать.
— Ты пришла потому, что подумала, что твой маленький уютный мирок в опасности и тебе надо спасать положение.
Верно, но это было только частью правды.
— Джина, я уже сказал тебе, что беспокоиться не о чем, — уже не страстным, а проникнутым глубокой иронией тоном продолжал Рейд. — Ты хороша такая, какая ты есть. А для привязанности и любви у нас есть наши с тобой дети, — на его губах появилось подобие улыбки. — Ты подарила мне моих детей, а это, я думаю, самое большее, что мужчина может просить у женщины.
У Джины дрогнуло сердце. Кто может преодолеть такую стену разочарования?
Рейд глубоко вздохнул и протянул ей руку.
— Давай забудем сегодняшний день и прошлую ночь, как какое-то наваждение. — (Но я не могу, — подумала Джина.) — Надеюсь, мы сможем найти какой-нибудь предлог, чтобы отложить твою поездку в Европу. Мама не станет заострять на этом внимание, так что все в порядке.
Он ставит крест на их браке. Джина была так потрясена, что смогла только качать головой в такт его словам, пока он говорил об их будущем.
— Мы и дальше можем спать на разных сторонах нашей кровати, — он отбросил последнюю декоративную подушечку и положил посередине кровати большую подушку, — а когда я вернусь, маленькие недоразумения между нами уже отойдут в прошлое и все пойдет по-старому.