Может быть, Кэрри заметила что-то краем глаза. Она успела отшатнуться, и нож по самую рукоятку вошел ей в плечо. Мама споткнулась о ножку стула и растянулась на полу.
Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, и молчали. Из-под рукоятки ножа выползла струйка крови, и на пол упали первые капли. Затем Кэрри тихо сказала:
— Я приготовила тебе подарок, мама.
Маргарет хотела встать, но пошатнулась и упала на четвереньки.
— Что ты со мной делаешь? — прохрипела она.
— Пытаюсь представить себе, как работает твое сердце, — ответила Кэрри. — Когда представляешь себе что-то, получается гораздо легче. Твое сердце — это большой красный комок мышц. Когда я пользуюсь своим даром, мое сердце начинает работать быстрее. А твое сейчас замедляется… Так… еще медленнее…
Маргарет снова попыталась подняться, но ей это не удалось, и она, состроив знак от дурного глаза, замахала на дочь руками.
— Еще медленнее, мама. Знаешь, какой подарок я тебе приготовила? Это как раз то, о чем ты всегда мечтала. Тьма. И твой Бог, который живет в этой тьме.
Маргарет зашептала:
— Отче наш…
— Еще медленнее, мама, еще.
— …да святится имя Твое…
— Я вижу, как оттекает у тебя кровь. Медленнее.
— …грядет царствие Твое…
— Ноги и руки у тебя становятся как мрамор, как гипс. Они уже совсем белые.
— …да исполнится воля Твоя…
— Моя воля, мама. Медленнее.
— …на земле…
— Медленнее.
— …как… как…
Она рухнула лицом вниз, и руки ее судорожно дернулись.
— …как на небесах.
— Полная остановка, — прошептала Кэрри.
Она повернула голову, затем взялась ослабевшей рукой за рукоять ножа.
(боже нет так больно так слишком больно)
Она попыталась подняться, сначала неудачно. Затем все-таки встала, опираясь на мамин стул. Голова кружилась, ее мутило. В горле чувствовался острый привкус крови. В окно несло едкий дым — пламя уже достигло соседнего дома, и искры наверняка падали на крышу, пробитую в незапамятные времена страшным каменным градом.
Кэрри вышла на задний двор. Шатаясь, прошла через лужайку и остановилась отдохнуть
(где моя мама)
у дерева. Что-то нужно было сделать еще. Что-то такое
(придорожные отели автостоянки)
про ангела с мечом. С огненным мечом.
Ладно. Не важно. Потом вспомнится.
Она вышла дворами к Уиллоу-стрит и поползла по насыпи к шоссе номер шесть.
Было 1.15 ночи.
В 23.20 Кристина Харгенсен и Билли Нолан вернулись в «Кавальер». Они поднялись черной лестницей, прошли по коридору и, когда оказались в темноте, он, даже не дав ей включить свет, принялся срывать с нее кофточку.
— Подожди же, дай я расстегну…
— К черту.
Билли одним рывком разорвал кофточку на спине. Ткань разошлась с неожиданно громким звуком. Одна пуговица отлетела, прокатилась по голому деревянному полу и остановилась, подмигивая оранжевым светом. Из бара доносилась музыка, и стены чуть подрагивали: внизу неуклюже, но энергично отплясывали фермеры, водители грузовиков, рабочие с лесопилки, официантки, парикмахерши, механики и их городские подружки из Вестоувера или Моттона.
— Эй…
— Заткнись.
Он залепил ей пощечину. Голова Крис мотнулась назад, в глазах появился злой блеск.
— Между нами все кончено, Билли. — Она попятилась, но попятилась к кровати: соски под бюстгальтером налились и стали твердыми, как камешки, а плоский живот подрагивал в такт частому возбужденному дыханию. — Все кончено.
— Вот и отлично. — Он бросился на нее, но Крис, на удивление сильно размахнувшись, врезала ему по скуле.
Билли выпрямился, чуть дернув от удара головой.
— Сука, ты мне синяк наставила!
— И еще получишь!
— Да уж получу, я сейчас все с тебя получу!
Оба тяжело дышали и сверлили друг друга яростными взглядами, затем губы Билли тронула улыбка, и он принялся расстегивать рубашку.
— Очень славно у нас сейчас получится, Чарли. Очень славно. — Он всегда называл ее Чарли, когда был особенно ею доволен. Похоже, решила как-то Крис, усмехнувшись про себя, это имя ассоциируется у него с какой-нибудь особо памятной постельной сценой.
Она поняла, что и сама улыбается, чуть расслабилась, и тут Билли, хлестнув ее рубашкой по лицу, бросился вперед, боднул головой в живот и повалил на кровать. Взвизгнули пружины. Она беспомощно ударила его несколько раз кулаками но спине.
— Уйди от меня! Уйди! Отвали! Сукин сын, подонок, отпусти меня сейчас же!
Ухмыляясь, Билли одним рывком сломал ей молнию на джинсах и стянул их с бедер.
— А то что? — прохрипел он, тяжело дыша. — Папочке нажалуешься? Да? Да, Чарли? Позвонишь своему могучему папочке? А? Надо мне было вылить все это дерьмо на тебя, ей богу. Я бы с удовольствием это сделал. Свиная кровь для свиней, а? Прямо тебе на башку. Ты…
Она вдруг перестала сопротивляться. Он замер, глядя на нее сверху вниз, и на лице Крис появилась странная улыбка.
— Ты с самого начала об этом думал, да? Ты, подонок вонючий. Так, да? Дерьмо собачье, импотент, сукин сын.
— Какая разница? — спросил он с какой-то заторможенной, безумной улыбкой на лице.
— Никакой, — ответила Крис. Ее улыбка вдруг погасла, вены на шее вздулись, и она, выгнувшись, плюнула ему в лицо.
Дальше — пронизанное красным цветом ярости буйство, затем опустошенное беспамятство.
Внизу бухала и завывала музыка («Глаза слипаются, и, чтоб не заснуть, // Глотаю таблетки одну за другой. // Шесть дней за рулем — неблизкий путь, // Но к вечеру точно успею домой».) — помесь кантри и вестерна, на всю катушку, очень громко и очень скверно; пятеро музыкантов в ковбойских рубашках с блестками и джинсах с яркой вышивкой, время от времени стирающих со лба пот — лидер-гитара, ритм, банджо, бас, ударные. Никто в «Кавальере» не слышал ни сирен, ни первого взрыва, ни второго. Музыка стихла, лишь когда взорвался бензопровод.