— Нет.
— Я рада, что для тебя это внове… а как тебе с бананом?…
— Ах, милая, я думала, что умираю!
— Он доставил тебе больше удовольствия, чем мой рот?
— О, их нельзя сравнивать, ощущения от банана сродни тем, что испытываешь с любовником, поскольку в обоих случаях в вагину вводится инородное тело. Тут уж ничего не поделаешь, моя дорогая, в этом вечное преимущество мужчин.
— Выходит, мужчины имеют перед нами некое неоспоримое преимущество?
— Увы, да — нам дано раздуть костер, но не дано его погасить.
— В то время как они…
— Да, именно… они его тушат! К счастью, приспособления, созданные искусственно, наделяют женщин способностью, в которой им отказано природой.
— Каким же образом?
— Были придуманы годмише.
— Неужели они, правда, существуют? — с любопытством спросила Флоранс.
— Несомненно! А вы никогда не видели их?
— Никогда.
— Интересно взглянуть?
— Конечно.
— Вам знакомо строение мужского тела?
— Только по скульптурным изображениям.
— И никак иначе?
— Нет.
— И вам не доводилось видеть обнаженного мужчину?
— Ни разу.
— О, теперь мой черед преподать тебе кое-что новенькое.
— У вас есть эти штуки?
— Всех видов.
— Ну не томите же!
— Сдается мне, мы больше не обращаемся друг к другу на «ты».
— Не все ли равно, главное, что мы любим друг друга, разве не так?
— О да, еще как!
И их прекрасные губы слились в поцелуе.
— Погоди, не торопись, — остановила ее Одетта, — сначала я пороюсь в своих ларчиках.
— Можно и я с тобой?
— Пошли.
Они направились в туалетную комнату. Отперев зеркальный шкафчик с двойным дном, Одетта достала оттуда ларец и два футляра, подобные турецким седельным кобурам.
Выставку решено было устроить на козетке, где они и расположились.
— Сначала я покажу тебе тот, что в ларчике… Это сокровище, имеющее не только историческую, но и художественную ценность: считается, что это работа самого Бенвенуто Челлини.
Одетта открыла ларец из красного бархата — и глазам Флоранс предстал истинный шедевр резьбы из слоновой кости.
Это было точное, в натуральную величину, воспроизведение мужских гениталий; головка и ствол были тщательно отполированы, тестикулы же, предназначенные для рук владелицы или владельца, отличались необычайно тонкой резьбой.
На искусно сымитированной шероховатости кожи и округлостях тестикул были вырезаны геральдические лилии Франции и три перекрещивающиеся полумесяца Дианы де Пуатье.
Не оставалось никаких сомнений, что чудесная драгоценность в свое время принадлежала дочери г-на де Сен-Валье, вдове г-на де Брезе и общей любовнице Франциска I и Генриха II.
Вначале Флоранс взирала на этот предмет с удивлением: сначала с любопытством, а затем с восхищением.
С удивлением, поскольку она впервые прикасалась к изделию столь необычному.
С любопытством, поскольку она не разбиралась в его устройстве.
И наконец, с восхищением, поскольку она была прежде всего артисткой, а перед ней предстало произведение искусства.
Рядом с мастерски изображенными резными волосками, на месте соединения с тестикулами, ствол едва заметно отвинчивался, раскрывая довольно сложный механизм, сродни часовому. Он приводил в движение поршень, установленный внутри и предназначенный для того, чтобы через узкое отверстие, напоминающее природное, впрыскивать смягчающую жидкость во влагалище.
Такая жидкость — будь то молоко, сок алтея или даже рыбий клей (это вещество ближе, чем все прочие, к семенной жидкости) — должна была заменить сперму.
Флоранс была несколько смущена тем, что этот предмет размером вдвое превосходил банан, которым она недавно пользовалась, но графиня с улыбкой представила ей видимое доказательство: одно нажатие — и инструмент вошел без труда.
— Видишь, — сказала она, — а ведь у меня там нешироко.
Флоранс наклонилась. Никакого обмана: только тести-кулы помешали годмише продвинуться дальше.
Сначала она попробовала действовать с ним как с бананом.
Она лишь надавила им, но даже это простое надавливание разожгло ее сладострастие.
— Надо с молоком! — вскричала она, хватая Флоранс за руку.
Вдоволь налюбовавшись этим историческим памятником, перешли к содержимому бархатных футляров. Первый из двух оставшихся годмише современной французской или английской работы оказался ничем не примечательным — обычная каучуковая поделка, немногим лучше фабричной, из тех, что ежегодно числом более чем в два миллиона расходятся по испанским и итальянским монастырям.
Размера он был обычного, как и принадлежавший Диане де Пуатье, пяти-шести дюймов, с натуральными волосами у основания, окрашенный в телесный цвет. Благодаря эластичности материала система выброса жидкости была здесь простейшей: следовало лишь нажать в нужный момент пальцами на тестикулы и введенная заранее жидкость изливалась.
Это не представляющее художественной ценности изделие заслужило рассмотрения куда менее пристального, чем то, что, по всей вероятности, удостоилось чести услаждать Диану де Пуатье.
Перешли к третьему.
При виде его у Флоранс вырвался крик ужаса. И правда — оно было около 7-8 дюймов в длину и 5-6 дюймов в диаметре.
— О, куда там Диане, — воскликнула она, — этот для Пасифаи!
Графиня расхохоталась.
— Вот и я зову его Гигант! Эта диковинка из Южной Америки, и она дает представление о запросах дам из Рио-де-Жанейро, Каракаса, Буэнос-Айреса и Лимы. Но взгляни, какая чудесная работа!
Предмет такого сорта и в самом деле представлял интерес для коллекционера. Сделан он был из прекрасно отполированного каучука. Каждый волосок на нем стоял, как на парике лучшего парижского цирюльника; несомненно, он был отлит, подобно тому, как это делают скульпторы, в прекрасный слепок, снятый с природного образца.
Как и у французского изделия, для извержения жидкости достаточно было простого нажатия на тестикулы; однако емкость здесь была в пять-шесть раз больше, а значит, невыразимое удовольствие орошения могло быть повторено пять-шесть раз.
— Ну и чудовище, — без конца повторяла Флоранс, безуспешно пытаясь обхватить его рукой, — неужели найдется женщина, способная вместить подобного великана. Это все равно, что роды наоборот.