Она пыталась вспомнить впечатление, какое произвели на нее эти бедра, твердо прижатые к ней в прошлую ночь.
— Доброе утро, новорожденная! — приветствовал он Одри. Его серые глаза улыбались. — Прекрасный день, а? Светит солнце, нет ветра. Поистине в Сиднее давно не было такой зимы.
— Эй… — он пригляделся к ней. — Ты не очень хорошо выглядишь. Уверена, что сможешь получить первый урок вождения? Я ведь могу придти и завтра.
Ее мысли вернулись в сегодняшний день, а сердце продолжало бешено биться, как вчера. Боже, да разве она сможет сосредоточиться на дороге, руле и педалях, сидя рядом с Эллиотом в тесном пространстве машины? Разве такое возможно?..
Но немыслимо было и отказать ему, повернуться, войти обратно в дом, вновь подставиться под изощренные вопросы Лавинии. Мысль, которая пришла ей в голову минуту назад о том, что было бы неплохо переехать из этого дома в собственную квартиру, — потребует времени для своего воплощения. По крайней мере отдельная квартира обеспечит одно: когда Эллиот исчезнет со сцены, он обязательно это сделает, Лавинии не будет рядом, она не сможет отпускать по адресу Одри свои язвительные замечания.
Пока же она вынуждена выйти из дома вместе с ним и принять его предложение, чтобы он попытался научить ее водить машину. Хотя бы дал несколько уроков и…
— Нет, — напряженно ответила она — Нет смысла откладывать неприятные вещи.
— Вот как ты обо мне думаешь? — рассмеялся Эллиот. — Как о неприятной вещи?..
Она подумала о себе — а я молодец. Ибо сумев сохранить спокойствие, ровно и сдержанно ответила ему.
— Не о тебе, Эллиот, — об обучении вождению. Я просто обязана предупредить тебя, что могу оказаться абсолютно неспособной научиться чему-либо.
— Не может такого быть! Ты очень хорошая ученица — я это уже вижу.
Его взгляд с удовлетворением оценил сначала волосы, а затем простенькую, цвета груши, рубашку.
— Ты не только благоразумно зачесала волосы наверх и сделала нейтральный макияж, но и сообразила, что спокойные цветовые тона подходят тебе больше, чем яркие.
Одри почувствовала, как порозовела от удовольствия. Этим утром она перебрала весь свой гардероб, отбрасывая все, что слишком бросалось в глаза. Это не оставило ей большого выбора. И она выбрала обычную рубашку, которая так понравилась Эллиоту, и свои любимые «камнями промытые» серые джинсы, при взгляде на которые Эллиот все же нахмурился.
— Эти джинсы однако… — добавил он с кривой гримасой. — В следующий раз, когда будешь выезжать со мной, оставь их все же в своем гардеробе.
Это замечание удивило Одри и даже несколько вывело из себя. Эти джинсы были тем, в чем она как раз была уверена и знала, что они подходили ей. И если бы могла носить их всегда во всех случаях жизни, была бы просто счастлива.
— Чем же они плохи? — требовательно спросила она. — Ты ведь не из этих старомодных типов, которые воспринимают женщин только в платьях и юбках? Мне нравятся эти джинсы, и я намереваюсь носить их, когда и где захочу!
Теперь настала очередь Эллиота удивиться-то ли тому, что она обвинила его в старомодности, то ли тому, что так жестко вступилась в свою собственную защиту. Может быть, Одри и не принадлежала к слишком самоуверенным людям. Но она была сыта по горло тем, что ей без конца указывали что носить, а что нет. Может быть, она ошиблась, не отстаивая свое собственное мнение. Но все равно это должно уйти в прошлое. В будущем она сама будет принимать решения о любой стороне своей жизни. И если ошибется, ну что делать, — зато это будет ее собственная ошибка.
— Одри, что с тобой случилось сегодня утром?
— Ничего, — недовольно пробурчала она, потом вздохнула. — Прошу прощения Эллиот. Просто я проснулась в сварливом настроении…
— Не извиняйся, это здорово! Мне нравится! Просто меня удивило, что в милой, застенчивой Одри осталось немного настоящего огня. Не говоря уже о смелости суждений.
— Негодный комплимент, если даже это комплимент! — обиделась она.
— Господи, даже больше того! В следующий миг появятся когти и мне придется искать убежище!..
Она попыталась, по возможности, свирепо посмотреть на него, но была разоружена его заразительной открытой улыбкой.
— Ты — злюка, — обвинила она его, однако улыбнувшись.
— Да нет же!
— И неважно разбираешься в одежде. Эти джинсы прекрасно смотрятся на мне.
— Пожалуй, да, — согласился он, опустив глаза еще раз туда, где плотная бумажная ткань обтягивала стройные ножки и попочку, подчеркивая каждую линию.
Его взгляд снова поднялся, задержавшись по пути на напористых грудях под хлопковой рубашкой. Когда же его взгляд остановился наконец на ее глазах, у Одри перехватило дыхание. Эллиот и не думал скрывать свое желание.
Он действительно желает меня, подумала она, словно пораженная ударом молнии.
Он и мрачно нахмурился, когда, очевидно, та же мысль пришла и в его голову.
Напряженный момент был прерван, когда входная дверь сзади нее вдруг распахнулась.
— Одри! Чего это ты стоишь с приоткрытой дверью? От нее идет сквозняк и… О, это вы, Эллиот?..
Слова лились из Лавинии непрерывным потоком. Она попыталась изобразить удивление, вызванное присутствием Эллиота. Одной рукой с красными ногтями она не очень удачно прихватила две половинки своего вельветового халата над очевидно неприкрытой грудью, а другой Откинула с лица длинные пряди черных волос.
— Я только что встала с постели и не знала, что вы здесь.
Одри внимательно рассматривала раскрашенное лицо мачехи новым для себя циничным взглядом. Не пропустила она и запах экзотических духов, исходивших от нее отравляющими волнами. Любая женщина почувствовала бы намерения Лавинии. Одри надеялась, что Эллиот был знаком с женскими уловками.
Ревность прямо-таки скрутила ее, когда она заметила, какими глазами смотрел Эллиот на то место, где разделялись ее груди. Теми самыми глазами, которыми несколько секунд назад он смотрел на нее саму, не скрывая желания. Вот так и думай, что он хочет только ее! Он, вероятно, смотрит так на многих женщин!..
Пристальный взгляд Одри привлек внимание Эллиота, ибо его глаза скользнули в ее сторону. Однако выражение его лица вызвало у нее болезненное отчаяние — в нем не было и намека на вину.
Она снова вспомнила слова Лавинии — слова о том, что Эллиот был испорченным, что ей нужно знать об этом, раз она допускает его ухаживания. Конечно же, мачеха имела в виду сексуальную испорченность. Но означает ли это, что он отважный любовник? С воображением? Изобретательный? Или что секс для него был пороком, гедонистским наслаждением, отделенным от нежности и всяких чувств, неразборчивым наслаждением, вне морали и совести?
Несмотря на только что случившееся, Одри отвергла решительно и даже ожесточенно подобную точку зрения. Нет! Этого не могло быть! Если бы это было так, он не вел бы себя как джентльмен по отношению к ней ни в день их знакомства, ни вчера ночью. Уж точно не вчера ночью, когда он был так возбужден. Испорченный мужчина подчинил бы ее своей воле, нашел бы альтернативный способ для утоления своей страсти.