Ольга искренне сказала, что нет, и он, кажется, обиделся.
Почти вплотную за ними из-за блокпоста выдвинулась грязная машина неизвестной марки, и их водитель сильно крутанул руль, чтобы не сцепиться с ней бамперами.
– Идиоты, твою мать! Ну кто так ездит!
Ольга оглянулась, чтобы посмотреть, кто, и в грязной машине разглядела Масуда, того самого корреспондента “Аль Джазиры”, о котором они только что говорили.
Ничего странного или зловещего не могло быть в этом совпадении – мало ли журналистов проезжают после дневных трудов именно через этот блокпост! – но тем не менее случайная встреча показалась Ольге и зловещей, и странной.
Или это не он?..
Трудно было разглядеть как следует – ночь, темень, и лобовое стекло той машины заляпано засохшей грязью.
Обогнув шлагбаум, они кое-как выбрались на дорогу и поехали в сторону города. Грязная машина чуть приотстала и покатила за ними, взметая пыль, клубившуюся в свете мощных фар.
Впрочем, отсюда в город вела только одна дорога.
Бахрушин посмотрел верстку – в компьютере не осталось никаких следов сообщения, оставленного Храбровой неизвестным.
Бессмысленно было искать, но он все-таки поискал, даже во вчерашнюю заглянул.
Алина стояла над ним и, кажется, не дышала.
До эфира оставалось меньше часа, и ей давно пора в редакцию. Зданович нервничал – ведущая пропала! – и несколько раз звонил, пока Бахрушин равнодушным голосом не велел ему заниматься своими делами.
Зданович обиделся, но звонить перестал – все знали, когда у Бахрушина равнодушный голос, значит, дела плохи.
– Ну что, Алеш?
– Что, что! Ничего! Зачем ты сообщение удалила?!
– Ну, прости меня, ну, я дура, – быстро проговорила она. – Но я правда не могла этого видеть. В моем собственном компьютере, в программе!..
– Да, – повторил Бахрушин. – В программе.
Компьютеры “Новостей” объединялись в общую систему под звучным названием New Star, и вся редакция работала в ней. У каждого сотрудника, от самого последнего корреспондента до директора информации был некий пароль, который следовало ввести, чтобы войти в систему. Пароли жестко контролировались службой безопасности – федеральный эфир, штука ли!
Запрещено было использовать в качестве пароля дату своего рождения или, например, девичью фамилию.
Считалось, что это слишком легко.
Каждый выпуск “Новостей” готовился в New Star – редактор читал информацию, пришедшую на ленту, выбирал самую интересную и вводил в компьютер под своим номером. Чем ближе к эфиру, тем больше становилось таких сообщений. В течение дня данные несколько раз уточнялись, менялись, расширялись, и редактор корректировал их в компьютерной верстке.
После чего главный сменный редактор просматривал сообщения, оставлял два или три действительно важных и правил их сам. Потом верстку смотрел ведущий и еще раз правил “под себя” – под свой стиль ведения и особенности речи. Например, Гриша Масленников, ведущий одиннадцатичасового выпуска, терпеть не мог шипящих и свистящих, и ему как-то удавалось переписывать текст так, что в нем не было ни одной буквы “ш” или “ц”. У Храбровой не имелось никаких особенностей речи, Алина говорила, как диктор времен Анны Шиловой и Юрия Левитана, и она поправляла текст лишь слегка, делала его более красивым и звучным.
После ведущего текст еще раз, последний, смотрел Бахрушин, изменял что-то и утверждал.
Именно с этим текстом новостная бригада выходила в эфир. Некоторые особо важные сообщения сразу писали Зданович или Бахрушин, и тогда в верстке до самого эфира зияли дыры.
“Последний день председательства Хавьера Соланы пишет 001” – это означало, что заметку в верстку пишет Бахрушин и она появится в тексте только за полчаса до эфира.
У каждого из них, помимо паролей, были персональные номера, начиная с 001, бахрушинского, – практически как партбилет у Ильича.
– Под чьим номером тебе оставили сообщение, ты тоже, конечно, не посмотрела?
Бахрушин отвернулся от компьютера и поднял к ней голову. Он был очень раздражен и даже не скрывал этого. Алине стало не по себе.
Она ожидала сочувствия, может, понимания, может, мужского участия, дескать, бедная девочка, совсем ее затравили, вон какие гадкие сообщения пишут, мало того, что снимают плохо и вообще всякие подлости выделывают! Бахрушин старый друг, и ему можно было пожаловаться, надеясь именно на это.
Он вышел из себя, и только.
Никакого сочувствия, понимания и такта.
– Нет, Алеш. Не посмотрела. Ты понимаешь, это такая ужасная гадость…
– Я знаю только, что ты не оставила никаких следов, – сказал он злобно. – Неизвестно зачем ты усложнила мне жизнь, а этой сволочи, которая тебе цидулы пишет, наоборот, облегчила!
Они помолчали. Бахрушин открыл позавчерашнюю верстку и бегло ее просмотрел. Никаких следов там не нашлось, конечно.
Дождь за окошком шумел, бесконечный, безнадежный. Из приоткрытой створки тянуло осенним московским холодом, поздним вечером и автомобильным перегаром. Дверь в приемную была распахнута. Марина давно ушла, но телевизор работал, так у них заведено.
На огромном и плоском плазменном экране Настя Каменская задумчиво ходила по кабинету, натягивая на замерзшие ладони рукава свитера, а ее бравый начальник – имя Алина позабыла – энергично чесал бровь.
Все люди давно по домам, варят сосиски и сопереживают Насте, которая опять не поехала в отпуск, и ее муж, ангел божий, кажется, вот-вот ее бросит. Все люди давно по домам и уже выкинули из головы проблемы и заботы рабочего дня – завтра, все завтра!.. А пока собственная квартира, закрытая дверь – весь мир остался за этой дверью, и туда ему и дорога! – разношенные тапки, любимый халат, а может, ветхие джинсы, протертые до дыр на всех возможных и невозможных местах, Настин муж, дай бог такого каждой! И сосиски булькают в кастрюльке, и шут с ней, с диетой, и не забыть бы достать с антресолей осенние ботинки, и дождь шумит, к утру нальет лужи, и на город ляжет влажный туман, и автомобильные фары желтыми пятнами расплывутся в нем, и воздух будет холодный, густой и вкусный, и желтый лист поплывет по дрожащей, словно в ознобе, воде.
Осень – время возвращения в берлогу.
Алине тоже очень хотелось в берлогу. И чтобы мама позвонила и долго утешала, и чтобы отец взял трубку и энергично загремел о том, что “там, на этом вашем телевидении, все давно с ума посходили!”, и чтобы чайник шумел и картошка жарилась на сковородке.