— Да.
— Степка! — радостно сказала Леночка. — Ты где?
Сегодня очень плохой день. Совсем плохой. Давно у него не было такого поганого дня. И Леночка, как всегда, точно знает, когда нужно позвонить, чтобы совсем добить его.
— Я на работе, — сказал он хрипло и махнул рукой замам и Саше, чтобы они оставили его одного. Разговаривать с Леночкой прилюдно он так и не научился. Замы задвигали стульями, загрохотали по хлипкому полу ботинками. Проскрипела фанерная дверца. Проскрипела и затихла, приглушив голоса и создав видимость уединения.
— Зачем ты звонишь? — спросил Степан. — Деньги кончились?
— И деньги тоже кончились, — засмеялась Леночка, — ты мой хороший, ты все отлично понимаешь!
— Понимаю, — согласился Степан.
— Ты чего не приезжаешь, Степа? Я скуча-аю, пла-ачу, жду-у…
— Плачешь? — переспросил Степан, и она опять засмеялась.
Как же его угораздило когда-то жениться на ней?!
— Конечно, плачу, — подтвердила Леночка. — Нет, правда, почему ты не приезжаешь?
— Мне некогда, — выдавил Степан.
Несмотря на то что они давно разошлись, она продолжала считать Степана своей собственностью, как считала собственностью все вокруг, что ей нравилось или было нужно. Или не нравилось и не было нужно, но почему-то хотелось получить.
Наверное, Степан никогда не решился бы расстаться с ней, если бы она не ушла сама. Она порабощала и закабаляла его, безоговорочно и целиком, как лихой татарский воин безоружного славянина, и, чувствуя свое унизительное рабское положение, Степан ничего не мог с этим поделать.
Он продолжал встречаться с ней — правда, довольно редко, раз в месяц, а то и реже. Она была ненасытна и изобретательна в постели, и после секса с ней Степан чувствовал себя так, как будто наелся жирных черных пиявок. Он хотел — и не мог — относиться к ней так же легко и весело, как она к нему.
Он хотел стать таким же, как она — свободным, раскованным, хватающим все, что подворачивалось под руку, никому и ничему не обязанным. По крайней мере в отношениях с ней. И не мог.
Она вышла за него замуж «на спор», как однажды призналась после очередной неистовой ночи, забравшей у Степана все силы. «Господи, неужели ты думал, что именно тебя я хотела получить в мужья! — кричала она в другой раз. — Кому ты нужен, жирный, уродливый мешок с дерьмом! Ты в зеркало-то на себя смотришь, когда бреешься?!»
Она бросила бы его сразу, если бы у него не было денег.
Леночка была сказочно хороша собой, и на поддержание этой сказочной красоты требовались средства, и немалые.
Почему-то, несмотря на буйную красу, желающих содержать ее постоянно не находилось, но она была оптимисткой и твердо верила, что в один прекрасный день все-таки уведет Билла Гейтса у его тупой американской женушки.
Иван был кредитной карточкой, по которой Степан постоянно выплачивал Леночке деньги. «В конце концов, если бы не я, — говорила она весело, — у тебя никогда не было бы детей! А так… пожалуйста! И у тебя ребенок, как у всех нормальных. Ты ценишь мое благородство? Я даже фигуру не пожалела!»
Степан ненавидел ее и не мог отказаться, когда ей приходила фантазия позвать его в постель.
— У Ивана в школе какие-то проблемы, — выдавил Степан неизвестно зачем.
— Господи, да у них всегда сплошные проблемы, — очевидно, она имела в виду детей, — и чем дальше, тем больше. Смотри, Степка, он через год-другой начнет девчонок водить, вот тогда, ты попляшешь! Будешь график устанавливать, когда ты трахаешься, а когда он, как в кино, где этот… как его…ну толстый такой… ну еще они вдвоем… Ширвиндт, вот кто!
Почему-то Степану была отвратительна мысль о том, что Иван будет приводить домой каких-то там девчонок. Леночка была большая мастерица вызывать в людях отвратительные чувства.
— Слушай, а чего ты его не отдашь в интернат? — спросила Леночка неожиданно. — Так сейчас все делают, с ними давно уже никто не валандается так, как ты. — Очевидно, она снова имела в виду детей. — Или тебе заняться нечем? Если нечем, то приезжай ко мне, Степочка, миленький…
— Я переведу тебе денег, — пообещал Степан с ненавистью. — Все, Лен. Пока.
— Нет, не пока! — засмеялась Леночка. — Хочешь, я найду ему интернат? Я как раз вчера встретилась с одной девчонкой, которая содержит элитный интернат. Она замужем за Маратиком. Помнишь Маратика?
Степан не помнил никакого Маратика.
— И ему проще будет. Он должен к самостоятельной жизни привыкать!
— Лен, не будет никакого Маратика и интернатика! Надо тебе, сама туда устройся. Ты бы лучше в школу к нему заехала. У них праздник намечается через неделю. А?
— Ой, ну зачем я поеду, — заканючила Леночка, которой совершенно не улыбалось проторчать полдня в какой-то никому не нужной школе, — что мне там делать? С толстожопыми мамашами языком чесать?! Это совсем не в моем духе, ты же знаешь! Только время проводить, а у меня его совсем нет…
— На Ивана бы посмотрела…
— Степ, ну что мне на него смотреть! Только нервировать. И вообще… что ты пристал?!
Еще она виртуозно умела как-то так повернуть любой разговор, что Степан оказывался виноватым.
— Ну что? Договорились? Ты сегодня заедешь?
Степан молчал.
— Ну неужели твоя нянька не может лишних два часа побыть с ним? — спросила Леночка. Почти никогда она не называла Ивана по имени. — А я уже вино купила и из ванны целый день не вылезаю… Я же все отлично знаю, какие Степочка запахи любит, какие трусики… Приезжай, дорогой!..
— У тебя что, на сегодняшний вечер нет партнера для спаривания? — спросил Степан грубо, но Леночка нисколько не обиделась.
— Но ты же мой самый старый, мой самый постоянный партнер, Степа! Приезжай, я жду! — И прежде чем она положила трубку, Степан услышал ее удовлетворенный смешок, из которого явствовало, что у нее нет никаких сомнений в том, что он уже в полной боевой готовности и от нетерпения и предвкушения встречи вовсю бьет копытом.
Ему очень хотелось что-нибудь швырнуть или разбить, и поэтому он с преувеличенной осторожностью пристроил на край стола трубку мобильного телефона. Если он ее сейчас кинет в стену, придется ехать за новым, а у него нет на это времени. У него труп в котловане, и Ивана отчисляют из школы.
В дверь осторожно поскреблись.