— Ты забываешь одну вещь.
— Какую?
— Что она действительно может оказаться ни при чем.
— И это говорит человек, который всех считает хоть в чем-то виноватыми.
— Я хочу сказать…
— Нет, я все прекрасно понимаю. В нашем деле все возможно. Но эта женщина была тесно связана с двумя молодыми людьми в двух разных штатах, которые вскоре после знакомства с ней каким-то таинственным образом отдали Богу душу. Если это простое совпадение, то Норе Синклер просто трагически не везло с мужчинами.
— Да, я, видимо, не права, — сказала Сьюзен более спокойным голосом. — В таком случае давай посадим ее на электрический стул.
— Вот так-то лучше. Знаешь, иногда мне кажется, что на какое-то мгновение ты становишься другим человеком.
— Кстати, о другом человеке, — тут же оживилась она. — Тебе не кажется, что Нора может попытаться убрать ненавистного ей другого человека?
— Нет, Крейг Рейнолдс не принадлежит к ее кругу, — уверенно сказал я. — Он слишком мало зарабатывает.
— Хорошо, но надеюсь, ты не станешь больше допускать непростительных ошибок?
— Нет, но если я поживу в своем бараке еще немного времени, то мне придется выставить тебе счет за причиненный здоровью вред.
— О'Хара, если весь твой ущерб ограничится только жилищными неудобствами, можешь считать, что тебе крупно повезло.
Нора осторожно протиснулась в дверь палаты психиатрической клиники «Пайн вуд», где коротала свои дни ее мать, и с трудом выдавила из себя улыбку. Последнее время она пребывала в ужасном настроении, и это почувствовали на себе почти все люди, которые так или иначе общались с ней, включая Эмили Барроуз и новую медсестру Пэтси. Хотя Нора и старалась делать вид, что во время встречи с Крейгом Рейнолдсом в ресторане ничего страшного не произошло и она не слышала от него ужасных слов о том, будто страховая компания настаивает на эксгумации трупа Коннора.
— Привет, мама.
Оливия Синклер сидела в желтой ночной рубашке на застланной покрывалом больничной койке. Увидев дочь, она подняла голову и рассеянно посмотрела на нее:
— А, это ты, привет.
Тучи, которые застилали небо почти весь день, стали постепенно рассеиваться, а изредка пробивающиеся лучи солнца проникали в палату сквозь металлические жалюзи. Нора подхватила в углу палаты стул и пододвинула его к кровати.
— Ты хорошо выглядишь, мама.
Конечно, каждая дочь сказала бы то же самое в подобной ситуации, однако Нора действительно верила в свои слова. Она уже давно смотрела на мать совершенно другими глазами и видела ее такой, какой сохранила в своей памяти. Можно даже сказать, что это стало ее привычкой. После того как Оливию Синклер посадили в тюрьму, дочери долгое время не позволяли встречаться с ней, а пока Нора подрастала, облик матери застыл в ее памяти и с тех пор практически не менялся. Судьба самой Норы претерпела множество кардинальных перемен, но образ Оливии оставался неизменно постоянным в ее сумбурной жизни.
— Ты же знаешь, что я люблю читать.
«Черт возьми!» — подумала Нора, виновато опустив глаза.
— Знаю, мама, но на этот раз я забыла взять для тебя книгу. Мама, у меня сейчас… много проблем… — Во дворе клиники натужно заревела газонокосилка, и Нора даже вздрогнула от неожиданности. Какое-то время она сидела как парализованная, боясь пошевелиться. У нее даже дух перехватило от такого громкого звука. И только слезы медленно стекали по щекам, смывая косметику и делая ее совершенно беззащитной перед внешним миром. — Прости, мама, — тихо произнесла Нора, вытирая глаза бумажной салфеткой.
После этого дочь впервые в жизни рассказала матери о своей давней несбыточной мечте — увидеть ту трагическую сцену, когда Оливия застрелила своего мужа. Эта сцена всегда выглядела очень живой в сознании Норы, и она постоянно дополняла ее мелкими деталями — кто во что был одет, что они говорили друг другу перед смертельным выстрелом, — а иногда Нора даже ощущала горьковатый привкус оружейного пороха.
«Но какое это имеет значение? — подумала она. — Мать даже не помнит меня и не знает, кто я такая».
Нора взяла с прикроватной тумбочки еще одну бумажную салфетку и смахнула слезы, которые хлынули из ее глаз, как вода из прорвавшейся дамбы. Нора вдруг поняла, что окончательно теряет контроль над собой. Она больше не могла противиться непреодолимому желанию выплеснуть свои чувства, поговорить с кем-нибудь.
Нора сделала глубокий вдох, набрала полные легкие воздуха, медленно выдохнула его и, закрыв глаза, тихо сказала:
— Мама, я совершила ужасные поступки и сейчас хочу рассказать тебе об этом.
Когда она открыла глаза, уже готовая выложить матери всю правду о своей жизни, слова застыли на ее онемевших губах. С Оливией происходило что-то ужасное.
Нора вскочила со стула и бросилась к двери.
— Эй, кто-нибудь! — закричала она во весь голос, выбежав в коридор. — Помогите! Скорее! Моя мама умирает! Помогите кто-нибудь!
Медсестра Эмили Барроуз оторвала глаза от журнала регистрации и повернула голову в сторону, откуда доносился чей-то крик. В следующую секунду она узнала голос Норы и, громко позвав возившуюся в соседней комнате медсестру Пэтси, вышла в коридор.
Нора стояла у входа в палату матери и отчаянно размахивала руками, призывая на помощь. Их разделяло не больше тридцати ярдов, и Эмили проделала этот путь быстрее, чем позволяло ей ее грузное телосложение.
— Что случилось? — спросила медсестра по пути. — Что стряслось?
— Она! — кричала Нора. — Она!..
Эмили вбежала в палату и увидела сцену, которая во многом напоминала эпизод из нашумевшего фильма «Экзорцист». Оливия Синклер билась в конвульсиях на кровати, с невероятной силой дергая руками и ногами. Ее тело вытянулось и содрогалось от спазм. Старая металлическая кровать громко скрипела под ее весом, готовая развалиться в любую минуту.
Несмотря на панические крики Норы и конвульсивные движения ее матери, медсестра Эмили облегченно вздохнула и обернулась назад, ища затаившуюся за дверью Пэтси.
— Помоги мне, — приказала она юной медсестре.
Пэтси осторожно подошла к кровати, испуганно поглядывая на корчившуюся в судорогах Оливию.
— Это первый приступ в твоей практике? — поинтересовалась Эмили. Пэтси молча кивнула. — Хорошо, смотри, что надо делать в таких случаях. Прежде всего переверни ее на бок, чтобы она не захлебнулась в случае неожиданного приступа тошноты и рвоты. — Эмили выжидающе посмотрела на Пэтси, которая, казалось, приросла к полу и не могла даже пошевелиться от страха. — Ну давай же, не стой тут как истукан!
Пэтси медленно наклонилась над пациенткой и с большим трудом повернула ее на правый бок.