— Вот что, Уилл, — сказала я, — теперь ты заткнись!
— Ты знаешь, какая цель у меня сегодня, Мэгги? Ты уже поняла?
— Да, поняла. Убить нас всех. Дженни, пожалуйста, иди. Алли, иди! Быстро! Дженни, позвони в полицию.
— Мама, — очень тихо и очень медленно сказала Дженни, — ты пойдешь с нами. Выходи в коридор. Мы уйдем все вместе.
— Ты не все поняла, Мэгги, — продолжал Уилл, обращаясь ко мне. — Подсказать?
Но к тому времени я уже догадалась. Я ведь действительно хорошо его знала.
— Убить нас, а потом себя.
Уилл медленно похлопал в ладоши. Аплодисменты великого человека.
— Мама, пожалуйста, пойдем с нами, — продолжала настаивать Дженни. — Прошу тебя.
И тогда Уилл сделал шаг ко мне.
— Сможешь, Мэгги? — глядя прямо мне в глаза, спросил он. — Неужели сможешь?
— Я сделаю все, что потребуется.
— Мама, пожалуйста.
— Нет, Мэгги. Ты же не хочешь, чтобы кошмары начались снова? Или ты предпочитаешь умереть? Сможешь спустить курок?
Уилл сделал еще один шаг.
Как вышедший на ворота нападающий. Как форвард, для которого не существует команды, а есть только цель. Уилл Шеппард — одиночка. Вечный неудачник.
Он не знал ответа на свой единственный вопрос. Для него не было легкого выхода. Или все же был?
Уилл приближался, гипнотизируя меня взглядом, с застывшей на губах улыбкой.
Еще один шаг.
Я выстрелила!
— Мама! Мама!
Он схватился за ногу и едва не упал. Едва. Но не упал.
— Уууух! — простонал Уилл. — Господи! Мэгги! Ты просто тигрица. Вот это защита.
Он выпрямился и пошел, словно ничего не случилось.
Черная Стрела. Бомбардир. Лучший в мире. Уилл видел цель и шел к ней. Медленно, но неумолимо.
Цель была проста и ясна.
Убить меня и детей, здесь, в нашем доме.
Уилл вынул из-под рубашки нож. Большой охотничий нож. Выставил вперед. И сделал выпад.
Я выстрелила во второй раз.
Южный Коннектикут. Начало ноября. Четыре с половиной месяца после тех событий. Мы с Уиллом наконец-то сошли со страниц газет и журналов.
У них появились другие темы.
Стоял ясный и тихий осенний день. Школьники играли в футбол. Но мне, смотревшей на мир из-за темного окна машины, этот день казался мрачным. День незаконченного дела.
Норма поехала со мной, но за рулем сидела я. Мне нужно было сосредоточиться, собраться. Похоже, удалось. Что ж, проверим. Уже недолго.
Мне требовалось быть смелой, чтобы пройти последнее испытание.
Я не сделала ничего плохого. Ни разу. Я лишь защищала самое дорогое, что у меня было: мою семью. Конечно, были и ошибки, но кто их не делает? В случае с Уиллом я стала жертвой его мании. Он лгал, лгал блестяще, лгал с самого начала наших отношений.
По пути из Бедфорда мы с Нормой все обговорили.
И вот наконец я остановила машину у Института жизни, расположенного на окраине Нью-Хейвена и напоминающего одновременно административное здание, колледж и тюрьму. На самом деле в нем помешалось учреждение для душевнобольных. Как считалось, одно из лучших.
Пройдя по окаймленной тополями и кленами парковочной стоянке, мы вошли в вестибюль, где нас встретила женщина в белом халате медсестры.
— Мы к мистеру Шеппарду, — сказала я.
Если женщина и узнала меня, то не подала виду. Я оценила ее сдержанность.
— Нужно подождать, пока кто-нибудь не проводит вас, — только и сказала она.
Ждать пришлось недолго.
У двери палаты Уилла я остановилась.
— Ты можешь подождать здесь? Мне хотелось бы зайти одной.
Норма пристально посмотрела на меня:
— Ты уверена, Мэгги? Знаешь, милая, тебе ведь вовсе не обязательно себя наказывать.
— Уверена. Я не боюсь его больше. — По крайней мере не очень боюсь.
— Вот и молодец. Я подожду на улице. Прикинусь толстой туповатой шлюхой, может, и подцеплю кого из здешних психов.
Санитар открыл дверь, и я вошла. Я вошла. Ничем не примечательная комната: чисто, заправленная постель, письменный стол, стул, табурет и напольная лампа. На полке встроенного книжного шкафа несколько новых книжек в бумажной обложке, очевидно, непрочитанных, и умывальник. Все почти как в тюрьме, только чище и аккуратнее.
Уилл стоял у окна. Мне почему-то показалось, что он вообще никогда не садится. Он смотрел на меня, точнее, смотрел сквозь меня.
Я больше не боюсь. Я справлюсь. Сделаю все, что нужно.
За то время, что я его не видела, Уилл стал даже еще красивее, чем раньше. Чудесные белокурые волосы отросли и отливали золотом, ловя лучи полуденного солнца, проходящие через зарешеченное окно.
— Здравствуй, Уилл.
Тишина.
У него было бледно-розовое, гладко выбритое лицо; тело сохранило прежнюю гибкость, которая ощущалась даже в неподвижной фигуре.
— Я — Мэгги, Уилл.
Похож на взрослого ребенка, подумала я, вспоминая, каким он был при нашей встрече в Озерном клубе, потом на свадьбе. Воспоминания принесли печаль и боль. Сколько же было лжи.
Я любила его, потому что в него легко было влюбиться. В конце концов, Уилл все-таки был хорошим артистом. Ему удалось одурачить очень многих, едва ли не половину мира. И он очень старался одурачить меня.
Внезапно Уилл издал странный, почти пронзительный звук, эхом отскочивший от больничных стен. Когда я выстрелила в него второй раз, пуля, попав в голову, отскочила от кости, успев, однако, повредить мозг.
— Ааааааыыыыыввв, — сказал он, — ааааааыыыыввв!
В голосе его чувствовалась настойчивость, но я ничего не поняла.
Что он пытается сказать?
Зовет меня? Или мать? Или кого-то другого?
Что?
Я села на деревянный табурет напротив Уилла и заставила себя посмотреть ему в лицо.
* * *
Мне жаль, что так получилось, Уилл. Но я в этом не виновата. Я спокойно сплю по ночам. Ты сам сделал это с собой.
Я думала об убийстве, которое он совершил в Бедфорд-Хиллз; о его ужасном предательстве в отношении меня; о том, что он сделал Алли и Дженни, и о том, что хотел сделать со всеми нами.
И все же во мне не было ненависти. Я не могла ненавидеть его сейчас. После того, что с ним стало.