Мы провели Бринкли по коридору, вывели за дверь и посадили в машину. Лицо его за проволочной сеткой выглядело совсем другим — грустным, унылым. Может быть, он вспомнил детство, то время, когда что-то случилось с ним. Что-то плохое.
Но когда мы выехали на шоссе, Фред уже пришел в себя и даже тихонько напевал под нос:
— Ay-ay-ay-ay, canta y no llores / Porque cantando se allegran / Cielito lindo.
— Это тебя мама научила, а, Фред? — Я знала эту старую песню. — Пой, не плачь. Потому что когда поешь, небо светлеет и хорошеет.
Я взглянула в зеркальце заднего вида и увидела, что и Бринкли смотрит на меня. Подавшись вперед, он громко прошептал:
— Эй, Линдси, ты взаправду думаешь, что поймала меня?