Мне не нужно было об этом напоминать.
Но я все же не выстрелил. Я не уложил Майкла Салливана, когда мне выпал шанс.
Лес был темный, но при яркой луне можно было разглядеть силуэты и даже мелкие детали. Может, мы и обнаружим там Салливана, но он тоже не слепой.
Кто-то из нас сегодня все равно умрет. Рано или поздно — всему приходит конец. Я это знал и надеялся, что это буду не я. Игра и так уже слишком затянулась.
Интересно, куда он бежит?! А может, он хочет заманить нас в засаду?
Салливан, оказавшись на опушке леса, вдруг исчез. Может быть, резко свернул в сторону. Насколько хорошо он знает этот лес?
А если он уже наблюдает за нами? И готов открыть огонь? Выскочит из-за дерева и выстрелит…
Я заметил какое-то движение — кто-то бежал, ломая ветки. Должно быть, Салливан, больше некому. Или последний из боевиков.
Кто бы это ни был, стрелять я не стал. Слишком густо растут деревья.
Сердце у меня билось короткими, тяжелыми толчками. Не то чтобы я потерял форму — видимо, сказывались последствия от всего происходящего. Я преследовал сукиного сына, который убил Марию. Я ненавидел его уже больше десяти лет, я ждал наступления этого момента. Даже молился, чтобы он поскорее настал.
Но не выстрелил, когда мог выстрелить.
— Где он? — Сэмпсон догнал меня. Но ни он, ни я не видели Мясника. И не слышали его шагов.
В темноте вдруг вспыхнули автомобильные фары — два слепящих глаза, уставленные прямо на нас.
Машина быстро приближалась — Салливан или кто-то другой, сидевший за рулем, низко пригнулся; машина мчалась по дорожке, которую водитель явно хорошо знал.
— Стреляй! — заорал Сэмпсон. — Алекс, стреляй!
Салливан спрятал машину в лесу, видимо, на случай бегства. Я встал в позицию и выстрелил — один, два, три раза — в лобовое стекло со стороны водителя.
Но машина продолжала ехать!
Это был темный седан. И вдруг он стал замедлять движение. Неужели я попал?
Я бросился вперед, споткнулся о камень и громко выругался. Я уже не думал, правильно я поступаю или нет. Мне хотелось лишь одного — поскорее с этим покончить.
И тут я увидел Салливана — он, выпрямившись, сидел на переднем сиденье. Он тоже увидел, что я бегу к нему. Мне показалось, что его рот искривился в усмешке, когда он поднял свой ствол. Я успел уйти в сторону, когда он выстрелил. А он выстрелил еще раз, но снова промазал.
Машина рванулась вперед, громко ревел мотор. Я быстро сунул пистолет в кобуру и дал ему возможность приблизиться и проскользнуть мимо меня. Потом прыгнул на багажник. Ухватился за крылья и плотно прижался к холодному металлу.
— Алекс! — услышал я сзади голос Сэмпсона. — Прыгай!
Но я уже не мог.
Салливан прибавил газу, но набрать скорость мешали деревья и камни. Машина наткнулась на булыжник и высоко подпрыгнула, оба передних колеса оторвались от земли. Меня чуть не сбросило с багажника, но я все же удержался.
Потом Салливан затормозил. Очень резко. Я поднял голову.
Он обернулся. Долю секунды мы смотрели друг на друга в упор. Я видел, что у него по лицу течет кровь. Он был ранен, может, одной из моих пуль, пущенных в ветровое стекло.
И снова он поднял свой ствол и выстрелил. Но когда я уже спрыгнул и, оказавшись на твердой земле, откатился в сторону.
Потом приподнялся, встав на колени. Достал пистолет и прицелился.
И снова дважды выстрелил в боковое стекло. И закричал, зарычал на Салливана! Я хотел его уничтожить собственными руками.
Прямо здесь.
Кто-то сейчас умрет.
Кто-то останется в живых.
Я выстрелил еще раз. Подохни, Майкл Салливан — Мясник! Подохни, ублюдок! Ты заслужил смерть, как никто другой на этой земле!
А Салливан вылез из машины.
Припадая на одну ногу, он шел в сторону, где стояли его жена и трое сыновей. По его рубашке текла кровь, капая на брюки и ботинки. Он тяжело осел на землю рядом с ними и обнял их, крепко прижав к себе.
Мы с Сэмпсоном двинулись за ним, потрясенные этим зрелищем. Мы не знали, что нам делать дальше.
Я заметил, что ребята перемазаны кровью. Это была кровь их отца, Мясника. Когда я подошел ближе, то увидел, что он почти теряет сознание. И тут он заговорил со мной:
— Она хорошая, добрая женщина. Она не знала, чем я занимаюсь, и теперь не знает. И ребята тоже хорошие. Увези их отсюда, увези от мафии.
Ярость еще клокотала во мне, но я опустил пистолет. Не мог целиться в его жену и детей.
Салливан усмехнулся, внезапно поднял свое оружие и приставил к голове жены.
— Брось пистолет, Кросс, или я убью ее, — хрипел он. — Убью через секунду. Убью. И ребят тоже. Это для меня не проблема. Вот такой я.
На лице Кэтлин Салливан не было ужаса — только горечь и разочарование в человеке, которого она, вероятно, любит или любила когда-то. Младший мальчик задыхался от рыданий:
— Не надо, папочка! Не делай маме больно! Папочка, пожалуйста!
— Бросьте оружие! — орал Салливан.
Что мне оставалось делать? Выбора не было. Я бросил свой «глок».
И Салливан поклонился.
А потом из ствола его пистолета вырвался сноп огня.
Я почувствовал сильный удар в грудь, и меня оторвало от земли. На секунду, наверное, я приподнялся на цыпочки. Что это? Смерть?
Я услышал еще один выстрел — и после этого уже почти ничего не чувствовал. Я знал, что вот-вот умру, что уже никогда не увижу свою семью и что мне некого в этом винить, кроме самого себя.
Меня ведь много раз предупреждали, а я не слушал.
И нет больше Победителя Драконов.
Но я ошибся. Я не умер в ту ночь возле дома Мясника, хотя и не могу вспомнить, как увернулся от следующей пули.
Я был ранен, ранен тяжело, так что следующий месяц провел в клинической больнице в Бостоне. Майкла Салливана застрелил Сэмпсон — две пули в грудь. И он умер прямо там, возле дома.
Я не жалею об этом. Все кончилось так, как должно было кончиться.
Почти каждый день в последнее время, после того как я заканчиваю прием пациентов, я провожу сеанс с Адель Файнли. Она хорошо на меня действует. И однажды я рассказал ей о перестрелке возле дома Салливана, о том, как я жаждал мести, но никакого удовлетворения от справедливого возмездия не испытал. Адель все понимает, но у нее нет никакого сочувствия к Салливану.