И в этот момент острие кинжала уткнулось в шею. Я замер. Мужской голос прогремел:
— Что это здесь, черт возьми, происходит?
Кинжал медленно отвели, и я повернулся. Норкросс! Негодяй усмехался, глядя на меня сверху вниз.
Он снова поднял клинок, и я почувствовал, как по шее побежала теплая струйка крови.
— В незавидном положении ты оказался, шут. Госпожа Эстелла — жена управляющего, члена двора. Надо быть сумасшедшим, чтобы делать с ней то, что ты делаешь.
Меня подставили! Я понял это слишком поздно.
Сердце бешено заколотилось.
— Нет! Я не виноват, господин.
— Даже не шевельнулось, — со вздохом объявила Эстелла. — Кажется, у него весь пыл в волосах.
Норкросс схватил меня за тунику и рванул на себя, держа кинжал у моего горла. Внезапно в глазах мерзавца вспыхнули огоньки. Он узнал меня.
— Волосы… Я видел тебя где-то раньше. Где? Отвечай!
Судьба моя решилась. Я пронзил его взглядом.
— Моя жена… Что ты сделал с Софи?
— Твоя жена? — Рыцарь ухмыльнулся. — Что я мог сделать с женой какого-то презренного шута? Разве что поимел.
Я рванулся к нему, но Норкросс схватил меня за волосы и, держа у горла нож, заставил опуститься на колени.
— Слушай меня, шут. Слушай хорошо. Я видел тебя. Но где? Где я видел тебя раньше?
— Вилль-дю-Пер, — выплюнул я ответ в его мерзкую физиономию.
— Дерьмовый городишко, — фыркнул Норкросс.
— Ты сжег мой дом. Ты убил мою жену и моего сына, Филиппа.
Он задумался, словно вспоминая что-то. Отвратительная усмешка тронула его губы.
— Да, припоминаю. Ты тот дурачок, который пытался помешать мне утопить сына мельника.
Усмешка расплылась по лицу.
— А как же хвастливый Хью? Шут из шутов, учившийся у самого Норберта из Боре? — Норкросс вдруг расхохотался. — Ты? Содержатель постоялого двора! Трактирщик! Мошенник.
Я снова рванулся к нему, но острие кинжала проткнуло кожу. Еще одно движение, и я был бы мертв.
— Ты забрал мою жену. Ты бросил в огонь моего сына.
— Что ж, если я это и сделал — тем веселее, ты, червяк. — Он пожал плечами и подмигнул Эстелле. — Вижу, госпожа, вы подверглись оскорблению. Ступайте и доложите о нападении.
Она поправила одежду и проскользнула к двери.
— Обязательно доложу. Спасибо, господин, вы появились вовремя. — Эстелла исчезла за дверью. — Стража! — Теперь ее крик разносился уже по коридору. — Помогите! Стража!
Норкросс повернулся ко мне. Он чувствовал себя победителем.
— Что скажешь, шут? Похоже, последним все-таки буду смеяться я.
Связанного по рукам и ногам, меня бросили в темную, пустую камеру на первом этаже замка.
Я знал — участь моя решена. Эстелла выступит в роли оскорбленной женщины. В той самой, которую она так успешно сыграла вечером. Норкросс предстанет в облике героя, вставшего на защиту чести благородной дамы от посягательств презренного шута. Кто поверит простолюдину в споре с такими знатными людьми? И смех меня больше не спасет.
От нерадостных мыслей отвлек громкий скрип двери. В камеру проник луч света. Наступил день. Три дюжих стражника переступили порог, капитан схватил меня за тунику и рывком поднял на ноги.
— Ну что, морковная голова, если у тебя еще остались хорошие шутки, сейчас самое время…
Меня бесцеремонно втолкнули в большой зал. Как и в мой первый день, помещение заполняли рыцари и придворные. Запыхавшийся посланец рассказывал окружившим его о некоем почтенном рыцаре, жестоко убитом разбойниками в соседнем герцогстве.
Болдуин, уже занявший место в своем кресле на возвышении, подозвал гонца к себе.
— Так ты говоришь, что почтенный Адемар убит в своем собственном доме?
— Не просто убит, мой господин… — Посланец явно чувствовал себя неуютно, сообщая такие новости. — Прибит к стене часовни… рядом с женой. Распят…
— Распят… — Болдуин медленно поднялся. — Значит, разбойники подняли его с постели?
— Да. Они были вооружены и в боевых доспехах, а лица скрывали за забралами шлемов. Никаких отметок, никаких знаков. За исключением черного креста.
— Черного креста? — удивленно переспросил Болдуин. Я так и не смог определить, было ли его удивление искренним или поддельным. — Норкросс, тебе известно что-нибудь о такой банде?
Из толпы выступил Норкросс. На нем была длинная красная туника, а на поясе висел меч.
— Нет, мой повелитель.
— Бедняга Адемар, — пробормотал, сглатывая, Болдуин. — Скажи, посланец, какое же сокровище искали эти трусы?
— Не знаю. — Посланец покачал головой. — Адемар лишь недавно вернулся из Святой земли, где был ранен. Говорили, что он привез с собой ценные трофеи. Я слышал, говорили о прахе самого святого Матфея.
— Прах святого Матфея, — снова повторил Болдуин. — Такая реликвия стоит целого королевства.
— Но есть еще более ценная, — заметил Норкросс.
Глаза Болдуина вспыхнули.
— Копье Лонгина! То самое, на котором осталась кровь Спасителя.
Таинственные всадники… поджоги… убийства… Я не сомневался, что за всеми этими преступлениями стоит Норкросс. И я был готов перерезать ему горло.
— Господин, — продолжал Норкросс, — Адемар уже в могиле, а у нас есть еще одно дело.
— Ах да, дело нашего шута. — Болдуин жестом отпустил посланца и, откинувшись на спинку, поманил меня пальцем. — Мне сообщили, шут, что ты позволяешь себе непозволительное. За короткое время ты успел оскорбить множество людей и нажить немало врагов.
Я посмотрел на Норкросса.
— Это мне нанесено величайшее оскорбление.
— Тебе? Как так? — усмехнулся герцог. — Может, жена Бримона не угодила?
Он взял из чаши горсть орехов и начал неспешно жевать.
— Я до нее не дотронулся.
— Однако ж свидетели утверждают противоположное. Твои слова противоречат показаниям члена моего двора. И разумеется, показаниям оскорбленной особы. Получается, слова шута, который, как выясняется, еще и не настоящий шут…
— Этот член вашего двора убил мою жену и ребенка…
Толпа затихла.
Норкросс покачал головой.
— Шут вбил себе в голову, что я таким образом наказал его за уклонение от обязательств перед вами, когда он сбежал в крестовый поход.
— И что же, рыцарь? Было такое? — спросил Болдуин.