— Можешь назвать его так, — усмехается он.
Я поскорее задвигаю ящик, чувствуя, что я стала красной, как запрещающий сигнал светофора.
— Не нравится тебе попочный ящик? — спрашивает он невинным тоном. Я неопределенно пожимаю плечами, пытаясь справиться с шоком.
— Это явно не весь список Кристиана, — бормочу я и нерешительно выдвигаю второй ящик. Кристиан усмехается.
— Здесь хранится коллекция вибраторов.
Я тут же задвигаю ящик.
— А что в следующем? — шепчу я, побледнев, но на этот раз от смущения.
— Тут кое-что более интересное.
А-а! После недолгих колебаний я выдвигаю ящик, не отрывая глаз от прекрасного, но лукавого лица моего возлюбленного. В ящике я вижу набор каких-то металлических штучек и бельевых прищепок. Прищепки? Я беру в руки крупное металлическое изделие, похожее на зажим.
— Генитальный зажим, — объясняет Кристиан. Он обходит вокруг комода и встает рядом со мной. Я поскорее кладу зажим на место и выбираю нечто более деликатное — два маленьких зажима на цепочке. — Некоторые из них вызывают боль, но большинство предназначены для удовольствия, — бормочет он.
— А это что?
— Зажимы для сосков — для обоих.
— Обоих? Сосков?
Кристиан веселится.
— Да, ведь тут два зажима, детка. Да, для обоих сосков, но это не то, что я имел в виду. Именно эти вызывают одновременно и удовольствие, и боль.
Ну и ну. Он берет у меня зажимы.
— Дай твой мизинец.
Я делаю, как он сказал, и он цепляет зажим на мой мизинец. Не так уж и страшно.
— Ощущение очень интенсивное, но больше всего удовольствия и боли ты получаешь, когда их снимаешь.
Я стаскиваю зажим с пальца. Хм-м-м, возможно, это действительно приятно. При мысли об этом я ежусь.
— Эти мне нравятся, — бормочу я, и Кристиан улыбается.
— Неужели, мисс Стил?
Я робко киваю и кладу зажимы в ящик. Кристиан наклоняется и вытаскивает еще парочку.
— Вот эти регулируются. — Он протягивает их мне.
— Регулируются?
— Ты можешь закрутить их крепче… или нет. В зависимости от настроения.
Как он ухитряется говорить так эротично! Я сглатываю и, чтобы отвлечь его внимание, вытаскиваю нечто, похожее на нож для пиццы.
— А это что? — хмурюсь я. Мы ведь не на кухне.
— Это игольчатое колесо Вартенберга.
— Для чего?
Он забирает у меня девайс.
— Дай мне твою руку. Ладонью кверху.
Я протягиваю ему левую руку, он ласково берет ее и проводит большим пальцем по моим суставам. У меня сразу бегут мурашки по спине. Еще не было ни разу, чтобы он не вызывал во мне бурной реакции, когда моя кожа соприкасается с его. Он проводит колесом по моей ладони.
— Ай! — Шипы впиваются в мою кожу — и это не столько больно, сколько щекотно.
— Теперь представь, что это колесо прикладывают к твоей груди, — сладострастно бормочет Кристиан.
Ох! Я вспыхиваю и отдергиваю руку. Мое дыхание учащается, пульс — тоже.
— Анастейша, существует незримая черта между удовольствием и болью, — мягко говорит Кристиан, наклоняется и убирает колесо в ящик.
— А бельевые прищепки? — шепчу я.
— С ними можно сделать очень много. — Его глаза горят.
Я нажимаю рукой на ящик, и он задвигается.
— Все? — удивляется Кристиан.
— Нет… — Я выдвигаю четвертый ящик, набитый разными ремешками. Я тяну за один ремешок… оказывается, к нему прикреплен мячик.
— Круглый кляп. Чтобы ты не дергалась, — говорит Кристиан.
— А как же мягкий предел? — бормочу я.
— Я помню наш разговор, — отвечает он. — Но ведь ты можешь дышать. Твои зубы сжимают мячик.
Забрав его из моих рук, он сжимает мячик пальцами, показывая, как во рту его сжимают зубы.
— А ты сам испробовал что-то на себе? — интересуюсь я.
Кристиан замирает и глядит на меня.
— Да, испробовал.
— Чтобы приглушить свои крики?
Он закрывает глаза, и мне кажется, что он раздражен.
— Нет, его назначение не в этом.
Да?
— Анастейша, тут дело в контроле. Насколько беспомощной ты себя почувствуешь, если ты связана и не можешь говорить? Насколько ты можешь мне доверять, зная, что ты полностью в моей власти? Это я должен видеть по твоему телу и твоим реакциям, а не слышать из твоих слов. Это делает тебя более зависимой от меня, а мне дает полнейший контроль.
Я сглатываю комок в горле.
— Ты говоришь так, словно тебе этого не хватает.
— Это то, чем я владею, — бормочет он и глядит на меня серьезными, широко раскрытыми глазами. Между нами изменилась атмосфера; сейчас он словно исповедуется мне.
— Ты обладаешь властью надо мной. Ты ведь знаешь, — шепчу я.
— Правда? Ты заставляешь меня чувствовать… мою беспомощность.
— Нет! — Ну Кристиан… — Почему?
— Потому что ты единственная из всех моих знакомых, кто может действительно меня ранить. — Он протягивает руку и заправляет выбившуюся прядь мне за ухо.
— Ох, Кристиан… это обоюдно. Если бы ты не хотел меня… — Я вздрагиваю и опускаю глаза на свои дрожащие пальцы. В этом состоит еще одно мое потаенное опасение насчет нас. Если бы он не был таким… сломленным, захотел бы он меня? Я стараюсь не думать об этом.
— Меньше всего на свете я хочу тебя обидеть. Я люблю тебя. — Я протягиваю руки и нежно провожу пальцами по его вискам, щекам. Он тянется навстречу моим прикосновениям, бросает мячик в ящик и обнимает меня за талию. Привлекает к себе.
— Мы закончили показ? — спрашивает он нежно и вкрадчиво и передвигает руку на мой затылок.
— А что? Что ты хочешь сделать?
Он наклоняется и нежно целует меня. Я таю в его объятьях.
— Ана, ты сегодня едва не пострадала. — Его голос звучит нежно, но с тревогой.
— Ну и что? — спрашиваю я, наслаждаясь его близостью, чувствуя тепло его рук. Он откидывает голову и хмуро, с упреком смотрит на меня.
— Как это «ну и что»?
Я озадаченно гляжу в его милое, недовольное лицо.
— Кристиан, со мной все в порядке.
Он крепко прижимает меня.
— Когда я думаю, что могло случиться… — Он утыкается лицом в мои волосы.
— Пойми, наконец, что я сильнее, чем кажусь! — горячо шепчу я в его шею, вдыхая его восхитительный запах. Нет ничего лучше на этой планете, чем стоять или лежать в объятьях Кристиана.