Тамбурин выбивал дробь. Эрнани д'Астигуерра, взяв Анжелику за руку, побежал вместе с ней к костру, ускоряя разбег…
Стена огня возникла перед ней.
Разогнавшись с помощью баска, она прыгнула, поднялась в воздух, ощутила огненное дыхание, прорвалась через раскаленное тело огня, ощутила легкий укус и сияющий вихрь, пытавшийся обхватить и удержать ее, но вырвалась из него и упала по другую сторону костра на свежий ночной песок, где другой баск поджидал ее, чтобы отнести подальше от опасности.
Двое других набросились на края ее юбки и руками прибили зачавшийся было огонь.
Попахивало опаленными волосами. Анжелика потрясла своей великолепной гривой.
— Ничего! Я проскочила! Слава Богу, спасибо!
— Я с ума схожу! — вскричал, весь в слезах, -Что бы мы стали делать, если бы вы не перепрыгнули? Не хватает вам моря, вам еще огонь нужен?…
Кстати, он был вдрызг пьян.
Музыка вновь заиграла, хотя и неровно, с перебоями.
Стройный Эрнани, прижимая могучей рукой талию Анжелики, отвел ее в сторону.
— Встреча с вами незабываема, мадам. Вы похитили мою душу. Мы должны провести вместе остаток ночи, согласны?
Анжелика высвободилась из его объятий, чтобы лучше его разглядеть и с удивлением подумала, что она поняла его слова, хотя все было сказано на языке басков, которого она не знала.
— Как странно, — воскликнула она, — но мне кажется, я понимаю язык басков!.. Я — и язык басков! Эту тарабарщину никто усвоить не может, если сам не родился на берегах Сули!.. Вы что, господин д'Астигуерра, подсыпали колдовское зелье в ваш арманьяк?
— Нет… Но… Я слышал, вы знаете некоторые диалекты индейцев Акадии, мадам?
— Да, я действительно владею языком абенаков из района Кеннебек.
— Вот и ответ загадки. Наш язык родственен языку этих индейцев. Я полагаю, что наши предки жили в Азии и, разделившись на две части, разошлись в разные стороны, совершив при этом кругосветное путешествие. Они добрались до этих берегов, а мы — до Байонны. Когда мои пра-прадеды пришли сюда охотиться на китов, они легко понимали дикарей, хотя никогда не учили их языка, и порою служили переводчиками для миссионеров.
Он снова сделал жест, желая привлечь ее к себе.
— Итак, если вы поняли мои смелые слова, мадам, каков будет ваш ответ?
Она положила ему два пальца на губы.
— Тес!.. В ночь на святого Жана, мессир, можно говорить безумные речи, но нельзя совершать безумных поступков. Это — игра воображения, а не плоти.
По-видимому, наступило время порядочным дамам расходиться.
Анжелика подхватила одной рукой мисс Пиджон, Другой потащила мистрис Мак Грегор, которая поддерживала одну из своих дочерей и тянула целую кучу ребятишек. Вместе они стали подниматься по склону берега к едва видневшимся домам, до слез смеясь над своей нетвердой походкой.
Как грозный судья, явился вдруг перед ними преподобный отец Пэтридж. Громовым голосом он заговорил:
— Мисс Элизабет Пиджон, я осуждаю ваше поведение. Вы, такая набожная…
— Ах, оставьте ее, бедняжку, — резко ответила Анжелика, сама удивившись своему хриплому голосу. — В конце концов, за последние две недели ей досталось столько ужасов и страданий! Теперь, когда мы вне опасности, она имеет право немного повеселиться!
И она продолжала идти, пританцовывая, а мисс Пиджон кружилась и хохотала как безумная.
— Я возьму вас с собой в Голдсборо, darling, и там вы будете в безопасности… Мистрис Мак Грегор, можно нам переночевать у вас?
— Конечно, милые вы мои, — певучим голосом отвечала совсем захмелевшая мистрис Мак Грегор. — Мой дом — ваш дом.
В общей комнате постелили на пол матрасы, набитые морскими водорослями, и все улеглись на них.
Только легли, в ставни застучали матросы, требуя женщин.
Тут старик Мак Грегор выскочил в одной рубахе, с ружьем, и пригрозил изрешетить башку первому, кто посмеет еще нарушить покой женщин в его доме.
После этого наступила тишина. Светало.
Так закончилась безумная ночь на святого Жана на острове Монеган, самая короткая ночь в году, языческий праздник летнего солнцестояния, когда на холмах и у рек горят костры, когда цветет папоротник, а старик Шеплей ходит по лесам Нового Света и собирает дикорастущий железняк.., слезы Юноны.., кровь Меркурия.., радость простых людей.
Настал третий день путешествия. День после праздника. Туман вот-вот готов был пролиться дождем на остров, где царили запахи потушенных костров и гниющей рыбы. Только чайки да бакланы, как обычно, летали с резкими криками. Казалось, они сердито протестовали:
«Теперь наша очередь!»
Пока Анжелика с Адемаром и маленьким Самюэлем спускались к порту, ее догнали дочь мистрис Мак Грегор со своими дочками, восьми и двенадцати лет.
— Прошу вас, — сказала она, запыхавшись, — возьмите их с собой в Голдсборо! Говорят, там есть школа. Их научат молитвам и хорошему французскому языку, на каком говорила моя бабушка. Вот уже три года, как мы живем без пастора… А грамоте бедняжки, видно, не научатся, пока все ругательства не запомнят.
С Дороти и Жанетон по бокам, Анжелика не без смущения явилась на пристань.
— Я заплачу вам за провоз этих девочек, когда будем в Голдсборо, — сказала она Джеку Мэуину.
Тот отвернулся с выражением отвращения на лице, как человек, чье судно, по-видимому, принимают за свалку.
Позевывая, непроспавшиеся пассажиры занимали свои прежние места на «Белой птице».
В последний момент из тумана появился капитан Эрнани, такой же возбужденный, как вчера, и положил на колени Анжелике довольно тяжелый подарок.
— Это — для ваших друзей в Голдсборо, — шепнул он. — Я знаю, что они из Шаранты. Так что оценят по достоинству…
То был дубовый бочонок с чистейшим арманьяком. Бесценный дар!
Мэуин с оскорбленным видом оттолкнул багром лодку от берега. Анжелика едва успела поблагодарить любезного капитана.
— Заходите к нам в Голдсборо, — крикнула она.
Он стоял, посылая ей воздушные поцелуи, пока его красный берет виден был сквозь туман.
Пассажиры привыкли к непонятным вспышкам гнева английского шефа и собрались точно во время.
Но если б они подумали, то поняли бы, что выходить в море в такую мерзкую погоду было безумием.
К счастью, мало кто был в состоянии размышлять после почти бессонной ночи. Что до Анжелики, то она была рада поспешному отъезду. Вечером они будут в Голдсборо, и ничто не могло омрачить ее радостного настроения, — ни плохая погода, ни хмурое море, ни злая физиономия Джека Мэуина, ни мрачное выражение лица преподобного Пэтриджа. Он все еще сердит на мисс Пиджон, а та посматривала на него с видом раскаявшейся овечки…