— Попрошу без гнусных намеков, — возмутилась я, соображая, успею ли спрятать огромную пачку «M&M's», прежде чем Алекс ее увидит.
День незаметно уплывал, а я ничего не успела сделать, разве что то и дело проверяла рукой, что Алекс по-прежнему здесь, и вновь проваливалась в первый за много дней сон на трезвую голову. Наконец мы с Алексом заставили себя одеться, приняли мало-мальски приличный вид и пошли в ближайший «Макдоналдс» подкрепиться и дать горничным возможность сменить постельное белье. Я смотрела, как Алекс въедается в свой второй бигмак, когда сотовый завибрировал — пришло сообщение от Дженни.
«Привет у тебя с Алексом все в порядке? Не сказала ему о Джо? Я с Тессой дай мне знать если я нужна чмоки».
Я посмотрела на Алекса, поедавшего бургер с таким видом, словно кто-то его отнимал, не зная, смеяться или плакать, понимая, что Джо может появиться в любую секунду и все испортить.
«Ничего не сказала пока все о'кей. Развлекайся завтра увидимся? Целую».
Я отодвинула сандвич с курицей, отчего-то уже не чувствуя себя такой голодной, как в гостиничном номере с биркой «Не беспокоить» на двери.
— Есть не хочешь? — спросил Алекс, поглядывая на мой сандвич.
Я покачала головой:
— Наелась «M&M's». — Я мелкими глотками пила диетическую колу, а Алекс в два укуса разделался с «макчи кеном». — Как тебе разница во времени?
— Кг-хм, — отозвался Алекс, прикрывая рукой набитый рот. — Я даже не знаю, который час, хотя уже темнеет, — кивнул он на окно.
Солнце уже почти село, и туристы, костюмные персонажи и звезды на плитках Голливудского бульвара были ярко освещены уличными фонарями. Я старалась не очень глазеть на Человека-паука и Джека Воробья, забежавших в «Макдоналдс» с улицы и заказавших «Хэппи мил».
— У тебя точно нет дел на сегодня? Разве интервью обещает быть таким легким?
— И да и нет. — Я собрала волосы в хвост и тут же распустила. — Наверняка в редакции переделают все, что я напишу, но я не хочу отдавать какую-нибудь хал туру. Постараюсь добыть как можно больше информации и изложить ее как можно лучше, тогда по крайнем мере им будет с чем работать. У меня масса фонового материала с прошлой недели, осталось прибавить ведущую тему «мы любим друг друга», а это несколько сложнее. Честно говоря, не думаю, что даже сейчас они расположены особо делиться и откровенничать. Блейк меня вообще ненавидит.
— Прикольно. Надо было мне посмотреть рейсы домой. Вы с Дженни уже решили, куда сходите?
Алекс принялся за жареную картошку.
— Нет, — сказала я, играя с гнутой соломинкой для колы. Ну что он копается, трудно ускориться, что ли? — Хотя в воскресенье у меня вроде будет время. Сисси должна завтра заказать билеты. Хочешь, я узнаю, сможет она взять тебе билет на тот же рейс?
Алекс кивнул:
— Мой широкий романтический жест не был тщательно спланирован.
— Такова природа романтических жестов.
Я потянулась через стол и сжала его руку, отчего он стал есть еще медленнее.
— Как дела у Дженни? — Алекс разгладил опустевший пакетик с картошкой и принялся за колу. — Она переспала с тем барменом?
Я почувствовала, что зеленею.
— Оказалось, она не готова к новому роману, — выпалила я. — Дженни настолько подавлена расставанием с Джеффом, что я не представляю, как стряхнуть с нее это настроение. Не то чтобы на нее никто не смотрит — она по-прежнему ходит в клубы и развлекается… — Я очень хотела, чтобы Алекс залпом выпил колу и мы смогли бы уединиться в надежных стенах моего номера. — Не знаю, может, перемена обстановки пойдет ей на пользу. Она тут общается со старой подругой, стилисткой, и сама этим балуется, пока я работаю. У нее прямо талант открылся.
— Дженни научилась указывать людям, что делать и чего не делать? — Алекс круговым движением взболтал остатки колы и выпил залпом. — Не мо-жет быть!
В ночь на пятницу я не сомкнула глаз, и вовсе не потому (ну не настолько, как вы можете подумать), что рядом лежал обнаженный Алекс. Хотя я с огромным облегчением вошла в номер, восстановленный во всей своей до-худшей-ночи-в-моей-жизни красе, мне по-прежнему было не по себе. Как я могу лежать рядом с любимым человеком, притворяясь, что все в порядке, когда изменила ему вот на этой самой кровати? Я-то своего бывшего как следует повозила мордой о ветровое стекло, застав его с другой в нашем «рейнджровере»!
На следующее утро я поднялась, приняла душ и оделась, прежде чем Алекс глаза продрал. Мой план был прост: вытащить из Джеймса интервью, отделившись наконец от этой проблемы, вытащить Алекса из отеля и вместе покинуть Лос-Анджелес. В душе я признавала правоту Дженни: ничего никому говорить не надо, а когда мое прискорбное разовое падение останется (географически) далеко позади, в Нью-Йорке все сгладится само собой. Однако сейчас Алекс был здесь, на месте моего преступления, и я чувствовала себя законченной шлюхой.
Я подхватила свою замечательную безотказную сумку и пошла к двери, оставив Алексу записку. До девяти, оставалось еще несколько часов, но Дженни отдала мне ключи от машины, так что можно было не кружить по номеру, только взвинчивая себя. После неловкого знакомства с парковочной системой отеля «Голливуд» я как могла приготовилась к лос-анджелесскому трафику (солнцезащитный крем, помада, темные очки и спутниковый навигатор). Я никогда не водила машины с автоматической коробкой передач, более того, в Америке я вообще ни разу не сидела за рулем, однако все оказалось не сложнее, чем ездить на велосипеде. К сожалению, даже в полседьмого утра в субботу лос-анджелесские дороги не бывают дружественными ни к машинам, ни к великам: я усвоила, что здесь ездят по другой стороне, но поворачивать на красный свет так и не научилась. К счастью, передо мной лежало достаточно прямых дорог, чтобы вволю поблуждать, пока я не догадалась зайти в работавший «Старбакс», взять кофе с булочкой и набрать в навигаторе Гриффит-парк.
Гриффит-парк оказался прекрасным и совершенно непохожим на все, что я видела в Лос-Анджелесе, — более естественным, чем Центральный парк, и за миллион миль от лондонских тщательно ухоженных «газонов». Оставив «мустанг» возле огромного летнего театра, я взяла кофе, воткнула в уши плаги айпода и пошла в парк, следуя за бегунами и людьми с собаками. Двадцать минут я заглушала свои мысли самой громкой музыкой, которая нашлась, и неожиданно для себя оказалась у Гриффитской обсерватории. Прихлебывая остывший кофе, я села на траву и стала смотреть на город, над которым медленно поднималось солнце. Да, вот уж действительно: далеко я забралась.
Отсюда Лос-Анджелес выглядел совсем иначе. Я впервые почувствовала себя вдали от всех и от всего. Тесный высокий Нью-Йорк, тонкий осколок острова, вдохнул и подтянулся, застыв с вознесенной рукой, словно прося внимания остального мира; он заставлял ускорять шаг и тянуться за своими небоскребами, то есть быть такой же высокой и стильной двадцать четыре часа семь дней в неделю. А Лос-Анджелес, при всем своем блеске и славе, отсюда, с холмов, выглядел так, будто только что выдохнул, сбросил узкие туфли и распахнул окно. Дома здесь были ниже, выцветшие от солнца, шире поставленные, а не прижатые друг к другу и устремленные в облака. Лос-Анджелесу с его великолепной уверенностью в себе не требовалось специально привлекать внимание. Теплый и солнечный, он безмолвно намекал на возможность расслабиться и как следует отдохнуть.